Я ждал в уверенности, что не через минуту, так через две вся снизка будет у меня в руках!
Из-за занавески выскочил босой мальчишка, повертелся возле старика, зашлепал ногами к сеням, захлопнул за собой дверь. А Сони все не было. «Ничего, сейчас все выдаст!» — успокаивал я себя. Наконец, цветастый лоскут заколыхался снова… Соня отвела его рукой и вышла. Не только без подвески, но и без бус. Я остолбенел: «Неужели меня околпачили?!» — и, сцепив зубы, спросил:
— Где бусы?
— Какие бусы? — удивилась девушка.
— Те, что были на твоей шее!..
— Никаких бус у меня не было. Вам просто показалось, — спокойно ответила Соня, а цыганка с ребенком, наступая на меня, затараторила:
— Показалось тебе, красавец, показалось… Рано ей еще бусы носить, девочка она…
— Где Ленька?! — чуть не крикнул я от досады.
— Во Псков с женой уехал… — прохрипел старик.
Я повернулся и, не говоря больше ни слова, вышел из избы. Даже обыск делать не стал, потому что черта в ней можно было спрятать, не то что бусы. Цыган же допрашивать было не о чем…
Кузьмич ждал меня у себя дома.
— Ну, как? — спросил он, едва я появился на пороге.
— Никак…
— Это почему же?
— Потому что дурак я. Надо было брать эту Соньку сразу за бусы, да с понятыми… Тогда бы не спрятала.
— Н-да-а, — протянул бригадир. — И как же теперь?
— «Как теперь, как теперь?» Тебя буду допрашивать, вот как!
— Больше ничего не надумал? Какой я свидетель? Бусы — да, видел, а что ворованные они, только от тебя и узнал… Сам себя и допроси, коли нужно, а я при чем?
— Вот и запишем: когда, какие бусы, у кого видел, а откуда они — не знаешь.
— Зачем тебе это? — никак не мог понять Кузьмич. — Какая тебе от таких моих слов польза?
— А та хотя бы, что в деле будет видно: бусы после кражи сбывались здесь, в деревнях.
Я достал протокол и принялся заполнять его.
— Слушай, может не надо, а? — взмолился бригадир. — В жизни ни разу допроса с меня не сымали. Ведь по судам затаскают, работать не дадут. А что я знаю? Ничего. Не будем, а?
Но я остался неумолим. Вечером, перед тем как расстаться, Кузьмич сунул мне сверток с вялеными лещами: — Приезжай летом, рыбалку организую. Поди умаялся с этими своими допросами…
В Зайцево я вернулся в полной темноте. Обратный путь показался мне короче, может быть, потому, что он уже был знаком, а может, из-за того, что на всем его протяжении я не переставал казнить себя за допущенный промах.
Когда я вошел в избу участкового, новый прилив злости охватил меня. В натопленной, прибранной и залитой светом горнице Коля Кислицын, Иван Васильевич и его жена, как ни в чем не бывало, играли в домино. Сынишка участкового, сидя на коленях у матери, таскал из «базара» кости и строил домики.