Девять с половиной (Славачевская, Рыбицкая) - страница 96

   Когда я окончательно замерзла, Агилар вытащил меня на берег и показал маленькую беседку за оградой:

   – Я велел ее построить в прошлом году. Около озера так хорошо спится.

   Я решила проверить это утверждение и завалилась на кошмы, от усталости не чувствуя их колючести и не реагируя на обнаженного мужчину рядом. Меня перетащили на мягкие шкуры и прижали к себе.

   Агилар, впрочем, тоже сильно не стремился к сексу. Конечно, какой дурак будет заниматься любовью в полуденную жару, когда для этого ЕСТЬ НОЧЬ! Ну или, на худой случай, дворец, скрывающий от палящего зноя.

   Я проснулась уже почти в сумерках от прикосновения ласковых пальцев Агилара к моим волосам. Он осторожно распускал мои косички, заплетенные в спешке ясноглазой Ширин, перебирая шелк темных, с огненными проблесками длинных волос, закручивающихся упругими локонами.

   Я вздрагивала от удовольствия и плавилась от прикосновений. Губы мужчины бережно пробежались по шее, спускаясь вдоль позвоночника, вызывая жгучее желание отдаться ему, обхватить конечностями и раствориться в бескрайнем наслаждении, которое он мне дарил раз за разом.

   КАК? Ну КАК ему удается одним движением пальцев, мазком губ дать мне столько, сколько не мог без него дать весь дворец, полный мужчин и женщин?

   Почему он единственный понял и без возражений принял таинственную темную суть, сидящую в глубине моей души, без слова жалобы или недовольства, не задавая тысячи вопросов? И наконец, отчего мне рядом с ним хочется петь, так хочется, что трудно удержаться от простецких незатейливых мелодий песенок, подслушанных мной вечерами в гареме?

   Агилар, прижимая меня к себе, тихо прошептал:


     Вина и радости у Господа прошу,

     Любви и сладости у Господа прошу,

     А если к ним для нас не приготовлено спасенье,

     Оставлю рай другим, себе я не прошу.


   И вдруг:


     Мир черно-белый шахматной доской,

     Там свет и тьма ведут безумный бой.

     А мы, как пешки на прилавке жизни,

     Чуть поиграли нами – в ящик, на покой, –


   выехал из наступающей темноты старик на маленьком лопоухом ослике.

   – Дервиш! – зарычал Агилар, накрывая меня собой и пряча от посторонних глаз. – Ты слишком много на себя берешь!

   – Слушай то, что внутри тебя, – не обратил внимания на разъяренного мужчину старик. – Только с этим ты можешь жить!

   – Это моя женщина! – рявкнул Агилар, приподнимаясь. – Она моя и моей останется!

   – То, что имеем, не храним, – сказал мудрый старик и растаял. Ветер донес слова: – А потерявши – плачем.

   Не знаю, что именно так подействовало на Агилара: то ли угроза другого мужчины, то ли невнятное предупреждение, но стоило старцу покинуть нас, как он накинулся на меня, словно ястреб на ласточку…