Братья (Ялкут) - страница 201
Под влиянием компрессов и лечебных грязей, которые доставляют с Мертвого моря, боли стали стихать. И настойкой опия я пользуюсь реже. Я не приобрел к ней пристрастия, как некоторые. Болдуин нашел время посетить меня, что добавило уважения к моей скромной персоне. По просьбе короля нам выделили для разговора отдельную комнату, и я в шутку предложил принести шахматы. Но обошлись без них. Король заговорил, как трудно удерживать наших от войны. Даже теперь, когда Жоффруа здесь.
— Византийцы, действительно, хотят втравить нас в войну. — Подтвердил король. — Ослабеем и мы, и Дамаск, чем бы не кончилось. Но пока они требуют от нас церковного мира. Хотят упрочить союз и ослабить нашу связь с Римом. Готовы обещать взамен любую помощь.
— Сами они немощны. — Запротестовал я.
— Но богаты. И хитры.
— В том и дело. Я не верю, что помощь будет искренней.
— И я так считаю. Пусть пока победят словом. Я распорядился провести диспут, как они того хотят. Пусть их богословы сразятся с латинскими. Народ выслушает. Потом будем судить.
— Ты намерен провести богословский поединок?
— Да. Господь убеждал словом. Пусть его слуги докажут, у кого оно вернее. И для наших епископов — польза, если солнце не совсем растопило их мозги. И главное, — здесь король помолчал и добавил, — как только я объявил о диспуте, в городе перестали говорить о войне. Все разговоры — только об этом. Христос смиряет.
Я горячо поддержал короля. Взывая к мудрости, почему не воспользоваться ее плодами. Пусть богословы сразятся. Они выбрали слово, увидим, у кого оружие острее.
— Дюплесси выполнил поручение. — Сказал Болдуин. — Он преданный человек, я хочу сделать его начальником городской стражи.
— А Жискар?
— Того я переведу в королевские казначеи. Что думаешь?
Ум у Раймунда ясный, но слишком доверчивый, хранит многое, но не пытается разобраться до конца. Впрочем, эта должность ему по силам, и король прав — важнее всего иметь здесь человека честного. Еще более интересовал меня Жискар. Чего-то важного я не могу понять в этом человеке.
— Жискар весьма умен. — Сказал я.
— А дальше?
Я молчал.
— Вот, что я не могу преодолеть в наших людях. — Раздраженно сказал Болдуин. — Не можем избежать обид и подозрений. Каково это для общего дела?
— Хорошо, что мы заодно во время войны. А в дни мира интересы могут разниться.
— Ты не ответил..
— Бог подскажет. А мне позволь отлучиться. Привезли свежую грязь. Мне пора на процедуру.
Сейчас более всего меня занимает Франсуа. Он всего раз посетил меня в госпитале, хоть живет под моей крышей. Говорю не из чувства обиды, а будучи смущенным его странным поведением. Этот юноша занят собой и, как кажется, отрешен от остального. Почти ежедневно он посещает утреннюю мессу в церкви Святого Гроба. Пленение Юсефа снискало ему славу, в городе его узнают и лестно отзываются даже за глаза. А это уже совсем редкость. Сама Миллисента, сменив гнев на милость, предложила мне обратить внимание Франсуа на ее девиц, в них влюблена вся здешняя молодежь. Почему бы Франсуа не присоединиться к их числу? Если бы Франсуа проявил интерес… и дальше, как это бывает. Можно не сомневаться, он был бы встречен благосклонно. Не тут-то было. По моим наблюдениям — а я перекинулся с Франсуа несколькими замечаниями, — давать ему советы, дело безнадежное. Вернувшись из госпиталя, я отметил, что Франсуа несколько изменился. Он побледнел и замирает за едой, забыв донести до рта кусок хлеба.