– Рада познакомиться с вами, сэр. – Понятия не имела, как обращаться к дворецкому, особенно к выглядящему на семьдесят и благодаря его внешнему виду и речи, которая больше соответствовала викторианскому роману.
– Взаимно, мисс. – Его взгляд задержался на моем лице, выказывая едва уловимое любопытство или попытку оценить, как долго такой парень как Риз сможет оставаться сосредоточенным на ком-то вроде меня. – Господин будет нуждаться в чем-нибудь?
– Нет, не сегодня. Теа?
Я взглянула на Риза, не уверенная, о чем он спрашивает.
– Мне ничего не нужно, спасибо.
– Значит, нас все устраивает, Ферри. Иди отдохни.
Когда мужчина ушел, я наконец осмотрелась вокруг. Не было и намека на массивное темное дерево, которым в фильмах и журналах были заполнены подобные особняки. Иза белого мраморного пола все казалось невесомым, парящим в воздухе, вплоть до самого камина, высеченного из того же камня (или, может быть, пол поднимался волной и впечатывался в стену). В углах развернутыми к нему стояли пышные пальмы, лишенные пропорциональности листья которых нависали над китайскими керамическими горшками, а лежавший в центре восточный ковер взрывался геометрическими комбинациями красного, зеленого, черного и синего цветов. Диван и два кресла дополняли обстановку, будучи полностью кожаными, соперничая с окраской стен своим белым цветом. Но самыми удивительными предметами в комнате были два фортепиано, расположенные у окон и поставленные друг напротив друга.
– Кто играет на втором?
– Дьявол собственной персоной. Мы часто устраиваем соревнования. – Он улыбнулся, не осознавая, как правдоподобно это звучало. – Сыграй что-нибудь для меня.
– Нет, в этот раз ты играй для меня. – Он уже слышал меня однажды, теперь моя очередь слушать. – Мы рассмотрим это как отплату.
– Ты имеешь в виду аванс?
Я имела в виду совершенно не это, но, может, для него Александр Холл значил меньше, чем для меня.
– Хорошо, назови любимое произведение. – Он подошел к фортепиано слева и сел в ожидании моего выбора, как будто был способен сыграть без подготовки и нот что угодно.
– Думаю, ты знаешь мои предпочтения.
– Твои предпочтения… угрюмый поляк? Да ладно, это обязательно должен быть он?
– Почему нет?
– Он слишком приторный. – С клавиш, струясь, сорвались несколько тактов из полонеза. – Слишком сосредоточен на том, чтобы смягчить тебя. Это может стать невыносимым.
Я вспомнила, что он произнес такой же комментарий той ночью в «У Луизы», чем расстроил меня. Я в нем ошиблась? Мое спешное допущение, что он понял музыку Шопена (и, если уж на то пошло, то и все остальное) так же, как и я, теперь выглядит издевкой моего воображения из–за тоски по дому.