Волчий король присмотрелся к брату: нет, не врал, очень, очень боялся. Не за себя, за него, Мидира. Поэтому не был сожран в своем сне в первую же ночь: страх подтачивал Мэллина, но страх за брата делал его очень хитрым и непростым противником.
— Мидир, ну скажи хоть что-то! Мидир! Ну хоть руку сломай!
Мольба чистой воды. Переживает. Боится. И опять — не за себя.
Мидир шумно вздохнул, прихватил ладонями голову брата чуть крепче, тот замолчал и замер, заспанно моргая раскосыми глазами.
— Какое счастье, — глаза Мэллина вмиг распахнулись, — какое счастье, что ты у меня такой олень. Единственный. Неповторимый. Безрогий напрочь. Олень, которого невозможно догнать!
— Но-о… — видимо, собирался возразить, слова воспринимались не сразу, а по мере осознания на губах брата ширилась счастливая улыбка. — Да, я такой!
— А какой же ещё! Олень! Безрогий! — Мидир взрыкнул, вспомнил черный лед, облаву, оторванный голос, отпустил голову брата, чтобы перехватить, обнять, притянуть к себе завернутого в одеяло, живого и вихрастого. — И чтобы больше такого не было!
Мэллин засопел ему в сгиб шеи, фыркнул, выпростал руки из-под одеяла и обнял в ответ.
— А ты меня опять спас! Ты всегда меня спасаешь!
Брата била дрожь от пережитого или от холода, но одежда была сухой. Мидир коснулся ладонями его висков, погружая в сон, приговаривая для верности, что когда тот проснется, то будет полон сил и здоровья, и больше никто не посмеет навредить ему в снах.
— Охраняй, — бросил Мидир лоскутному Фелли. А потом все же не удержался от похвалы: — Хороший волк, добрый волк.
И был уверен, что тот моргнул в ответ.
Многое в их общем кошмаре беспокоило Мидира и со многим хотелось разобраться. Кто-то осознанно чинил зло брату в его же замке!..
Стоял самый темный час перед рассветом, когда короля волков его земля прикрывала особенно сильно. Черный зверь, лишенный зачатков магии, бесшумно скользил по траве, покрытой осенними слезами росы. Взял влево, через заповедный лес, приветливо погладивший волка опущенными лапами. Зверь легко миновал все патрули галатов, перевернул котелок в пылающий огонь и под шумок сунул нос в палатку Эохайда. Постоял на пороге словно в раздумии и прорысил дальше.
Два лагеря разделялись охраной еще большей, чем со стороны Черного замка. Тревогой от стражей воняло так, что Мидир поморщил нос и отвернул морду, останавливая себя от желания зверя — догнать и разорвать того, кто боится.
Но серое облако не пустило его внутрь. Зверь постоял, втягивая воздух, ощущая колыхание силы, магии, чуждой Нижнему миру. Обошел кругом и так же тихо вернулся в Черный замок.