Но чем же объясняется, что поступок, составляющий на суше преступление, на море считается дозволенным? Я думаю, что причина этого кажущегося противоречия заключается в той тесной солидарности, которая соединяет между собой членов одного и того же экипажа и резко отделяет их от остального мира. Корабль представляет из себя изолированный мирок, совершенно замкнутый в себе, подобно первобытной семье или древним городским общинам, подобно им, подвергающийся постоянным опасностям, чуткий и враждебный к каждому пришельцу, который так легко может ему представляться врагом. Отсюда-то и проистекает то удивительное единодушие, которое наблюдается на каждом хорошо дисциплинированном морском корабле, и которое во время сражения выражается в настоящем героизме. Но этим же объясняется и тот факт, что в экипажах, составленных без разбора и недостаточно дисциплинированных, зверство коллективного эгоизма, свирепость и другие проявления разрушительных инстинктов превосходят всякое вероятие. Таким-то образом по мере того, как развивается чувство глубокой братской привязанности в узких пределах одного корабля, теряется всякая родственная связь с остальным человечеством.
Тем же, в сущности, объясняются и жестокости, совершаемые цивилизованными народами в их колониях; подробности об этом новом виде коллективного разбойничества читатель может найти в сочинении Colajanni «Politico coloniale».
V. Коллективная ответственность преступной толпы
Мы сделали попытку анализа коллективной преступности, но что сказать о коллективной ответственности? Это одна из наиболее трудных задач и, к сожалению, не разрешенных, хотя разрешение ее представляется существенно необходимым. Действительно, только та теория наказаний может вполне удовлетворить как современным требованиям, так и требования всех времен, которая обнимает как индивидуальную, так и коллективную ответственность, и которая дает возможность рассматривать и ту, и другую с одной и той же точки зрения. Но до сих пор, по-видимому, занимались лишь политической стороной этой общей задачи, хотя и в этом частном смысле не достигли еще окончательного решения ее. Так, тщетно старались, например, установить более или менее точное различие между законными восстаниями, имеющими право на одобрение истории, и между преступными бунтами, заслуживающими более или менее строгого наказания. Далее, если относительно некоторых восстаний случайно и соглашались в признании их беззаконными бунтами, то становились в затруднение перед новым вопросом, – какого наказания заслуживают подобные преступления. Этим именно и объясняются резкие переходы от полной амнистии к поголовным казням. Так было и в прошлом.