Шерри подняла глаза, и в них заплясали встревоженные хитринки.
— Говорят, что вы привязались к мисс Лив? — ее вопрос был вызван не ревностью, а желанием узнать, что я задумала.
— Насколько сильно, ты узнаешь на балу, — засмеялась, представив, как будет хохотать весь свет, взирая на мое творение.
— Но ведь ваша шалость не отразиться на Патти? — взгляд тотчас порхнул долу, а на щеках выступили красные пятна.
— Глупость его сестрицы на нем никак не отразиться, — успокоила ее, делая вид, что не замечаю смущения. — А вот меня могут обвинить в безвкусии.
Обсуждая предстоящий бал, мы поднялись в спальни, и Шерри напросилась ко мне.
Сидя в одной сорочке и с распущенными волосами на моей постели, Шарлотта Эванс была похожа на русалку, выброшенную на берег морской волной. Найту, черт побери, крупно повезло.
— Я хорошо знала жену мистера Коулла, — вдруг сказала она, теребя одеяло, — она была моей лучшей подругой.
Я бросила заинтересованный взгляд через зеркало, и отправила очередную партию шпилек в фарфоровую тарелочку.
— Ее звали Эмилия. Она работала гувернанткой в семье мистера Остина.
Я шумно вздохнула, приказывая капризному сердцу сбавить ритм.
— Они оба любили ее до беспамятства. Но она выбрала Коулла.
— Почему? — я попыталась придать голосу непринужденность. Откровенно слабая попытка.
— Мистер Остин тогда был очень молод, и отец отказал ему в наследстве, завещав все старшему сыну.
— Значит, ваша Эми была падка на деньги?
— О, нет, просто… просто мистер Остин был другим, — произнесла она, а я застыла.
— Каким другим?
— Не таким холодным и высокомерным, как сейчас.
Я взяла щетку и тряхнула головой, отгоняя мысли об Остине. Если Шерри скажет еще хоть что-то, я выгоню ее прочь. Слишком холоден? Холоден? Да, он горяч, как само пламя! Его огонь до сих пор жжет меня изнутри, заставляя ощущать волны горячих мурашек. Более страстного любовника у меня еще никогда не было. Он совершенно другой, нежели о нем говорят, и если какая-то дура предпочла этому невероятному мужчине джентльмена, пахнущего ванилью (да простит меня Коулл), то это останется лишь в истории Шропшира, но не в моей…
Вторая запись в дневнике благородной леди звучала бы: «Я не знаю, чего хочет мое сердце». Я сама не разобралась: люблю или ненавижу Джеймса Остина, и поэтому каждая ночь в одиноком Шил-парке давалась мне с трудом. Пора бы выкинуть его из головы, раз прошло целых две недели.
На утро мы с Шарлоттой расположились на открытой террасе, завтракая кофе и свежими булочками с джемом, как неожиданно меня потревожила Китти.