Вайлит стала спокойной, во время разговора с нами после той беседы с отцом Фэем: спокойная и отдаленная, однако она не казалась чужой. Я никогда не догадывался о скрывавшейся в ней монахине, хладнокровной скучной сестре, в этой пылкой любвеобильной партнерше по борьбе, которая много раз раскрывала для меня приятную плоть. Теперь она представляла собой монахиню, смотревшую как слепая; лицо этой женщины за последние несколько часов постарело на двадцать лет. Не думаю, что она спросила нас с Сэмом, что мы намеревались делать. Временами она теряла направление мысли, как будто продолжая какой-то разговор в другом помещении. Может, отец Фэй наложил на нее епитимью — ее платье выглядело измятым и она двигалась осторожно, словно ощущала физическую боль. Ее левый глаз судорожно подергивался, чего я никогда прежде не замечал. Вскоре паломники собирались провести закрытое молитвенное собрание для включения ее в группу, после чего, как она нам сказала, она не должна даже разговаривать ни с каким мужчиной, кроме отца Фэя, пока не закончится покаянная часть ее паломничества. Покидая нас, она расцеловала меня в обе щеки и сказала, что я должен быть хорошим мальчиком.
Я увидел ее еще раз, одетую в белое платье, вместе с остальными паломниками на похоронах, два дня спустя. Если бы она знала, где мы сидели, она бы подумала, что лучше не смотреть в нашу сторону… Мне кажется теперь, что я очень любил ее, может, так же сильно, как Кэрон, которая, вероятно, уже умерла.
* * *
Я и сейчас помню указ, который я провозгласил с трона на ступеньках президентского дворца. Вечер тянулся медленно; принесли мускусное вино, которое вылили нам на головы. Я объявил, что для всех, без исключения должна безотлагательно наступить вечная счастливая жизнь; так или иначе, я не мог придумать более подходящего указа от имени шутовского короля.
После похорон — они оказались довольно унылыми, наш Джед, наверно, подумал бы, что они лучше, чем он заслуживал, — мы с Сэмом, не ожидая дилижанса, который должен был проходить мимо в субботу, решили рискнуть пойти пешком, по крайней мере, до Хамбер-тауна.
В Восточном Перкенсвиле, после несчастья, я, фактически, не слыхал никаких разговоров о тигре, и не было даже уклончивого упоминания о его возможном возвращении. На следующий день сельский егерь привел обратно свою группу охотников — как огорчились и рассердились эти мужчины, услыхав новость — а в полдень люди вышли обрабатывать кукурузные участки без всякой защиты, кроме пары лучников. Той ночью люди также находились снаружи, присматривая за сторожевыми кострами, не против тигра, а просто, чтобы не подпускать близко к кукурузе травоядных. Охотники, старухи и другие источники абсолютной мудрости сходились во мнении, что если тигр не старый или больной, он нападает на определенное село только раз в сезон, а потом идет дальше. Это даже могло быть правдой, хотя я сомневаюсь в этом.