* * *
Сейчас на острове Неонархеос конец апреля. В последнее время я писал только время от времени, часто неохотно, сердитый на принуждение, которое может быть движущей силой для благоразумно-понятливого человека, направленной и на то, чтобы взять в руки перо, и на то, чтобы отбросить его в сторону — ах, кто, кроме мечтательного шарлатана, когда-либо писал книгу? Вероятно, вы заметили, как изменился мой метод рассказывания историй, пока только о прошлых событиях. Это произошло частично потому, что в душе я испуган и расстроен — Ники чувствует себя нехорошо.
Она настаивает, что ее дневные и ночные боли и недомогания всецело естественны для седьмого месяца беременности. Она твердит, что опасности этого полного достоинств состояния сильно преувеличены — она еще никогда не пренебрегала из-за этого мужем. Ребенок живет и двигается, мы знаем; часто она хочет, чтобы я пощупал, как «он» лягается.
Но имеется еще одна подлинная причина, почему я пишу о моем пребывании с бродячими комедиантами таким, может вам показаться, более торопливым стилем — я не рассказываю никаких подробных историй, а только упоминаю о том, что лучше всего помню. Извиняться я не склонен. Ваша собственная самая большая ошибка — это просто противоположность поспешности: имею в виду вашу боязливую капризную неопределенность, ваше смущение, потому что я совсем не в состоянии заставить вас передумать, если вы существуете; вам следует преодолеть это самостоятельно, если вы обладаете такой способностью. Никаких извинений с моей стороны — лишь умеренное приложение усилий для небольшого объяснения.
Это повествование я был вынужден написать, внутренне вынужден, несомненно, смутно надеясь, что во время этого акта, я, наверно, сам приду к лучшему его пониманию. Это был рассказ об отдельно взятой части взросления (насколько такой продолжительный этап жизненного пути может иметь какие-либо «части»), рассказ о парне, который перешел из одного качественного состояния в другое, и в более обширную среду обитания, хотя, возможно, его беспокойное тело стало выше даже менее, чем на четверть дюйма. Теперь этот рассказ, как я с удивлением заметил немного раньше, я завершил. То, что произошло со мной во время странствий с бродячими комедиантами, произошло с намного старшим парнем; моя встреча с Ники (о которой намереваюсь вскоре вам рассказать) произошла с мужчиной. Это другие истории, может, за пределами моей способности писать, а, может, и нет. Однако — потому что это было путешествие, потому что жизнь продолжается, как дневной свет приходит с рассветом и исчезает с наступлением темноты, потому что я имел дело с разнообразными временами, потому что я не слышал возражений от вашей тети Кассандры, а также и от ее желтого кота с кривым ухом — это подлинная история о путешествии парня, который рос неотделимо в, из, над, под, сквозь, вокруг, мимо, с и для тех других историй; что обязывает меня завершить их также — чуть-чуть. (Спросите вашу тетю К., как возможно завершить что-либо «чуть-чуть» — вам, наверно, придется и далее существовать для того, чтобы подробно рассмотреть и иметь удовольствие от литературной штуковины, подобной этой, и вы, вероятно, совсем не сыты ею по горло). Не предполагаю, что есть какая-то необходимость объяснять, где закончилась, или частично закончилась, отдельная история того парня, так как это будет очевидно почти немедленно для грамотного, сострадательного, глубоко и великодушно чувствительного знатока и джентльмена — или девушки, как вы сами.