Дайон проворчал что-то, с присущей ему трудноуловимой, абстрактной тональностью голоса. Ему сорок три: наша испытанная и доставляющая удовольствие дружба может легче ликвидировать разрыв в происхождении и воспитании, чем разрыв в возрасте — каким образом я мог бы знать, как выглядит мир для человека, который пребывал в нем на пятнадцать лет дольше меня?.. Темнота его кожи была отличительным признаком в Нуине. Морган I, Морган Великий, который разобрал такой огромный завал в истории двести лет назад, говорят, был таким же темным, как грецкий орех. Цвет кожи Ники — густой желтовато-коричневый с розоватыми проблесками. Я никогда не встречал среди нуинской знати такого же блондина, как и я, хотя кое-кто приближается к этому — принцесса Хэнниса была огненно-рыжей. Если бы я понимал старые книги получше или если бы их сохранилось побольше после святых сожжений, я полагаю, что мог бы обнаружить характерные особенности различных рас древнего мира в современных людях — праздное занятие, я бы сказал…
— Вы оба идете по ложному следу, — провозгласил я, — ибо важны все различные виды времени. Моя задача в том, как перейти от одного к другому с таким полным изящества совершенством, которое моя жена считает характерным для меня. — Именно тогда вошла, с поднятым хвостом, кошка капитана Барра на сносях, мадам Хэмфри, и начала искать мягкое место, чтобы поспать утром: она прыгнула на нашу койку, зная, что там хорошо. — Историческое время, например. Вы должны допустить, что следует умеренно представить исторические аргументы.
— О, — сказал Дайон, — я считаю, что это полезный материал для заполнения учебников. Недавно наша жизнь была этим сыта по горло.
Ники стала проявлять сентиментальность, целуя черно-белую голову мадам Хэмфри, и бормотать что-то, чего Дайон не уловил, о двух девушках, оказавшихся в одинаковом затруднительном положении: мы не сказали Дайону о беременности, сообщив об этом позднее в тот же день.
— Как и сегодня, — предположил я. — Наше путешествие — это история.
— А туман все еще густой, — сказала Ники. — О, когда я получала пищу, Джим Ломан сообщил, что видел щегла, который низко пронесся мимо, едва стало светать. Они мигрируют?
— Некоторые. — Я помнил Моху. — Большинство остается зимовать, в любом случае, сентябрь — еще слишком рано для перелета.
— Когда туман рассеется, — сказала она, — и солнце откроет нас, пусть это будет остров без никого, кроме птиц и небольшого количества безвредных пушистых зверьков, чтобы никто не хотел убивать щеглов: как они резко падают и взлетают, падают и взлетают — не ритм ли это жизни, между прочим? Падение, а затем легкость и парение? Нет, не говорите о моем пристрастии, если вам это не нравится.