В книге из древнего мира, которая имеется у нас на борту, «безумные» люди описываются совсем по-другому — как больные, которых можно лечить и даже иногда излечивать. В этой книге употребляется слово «психопатический» и упоминается «безумие» и «бешенство» как неподходящие простонародные термины. Да, и в наше время, если ты называешь человека «безумным», ты только имеешь в виду, что он не такой, как все, странный, набитый всякой чепухой, несуразный, губошлеп. В нашей книге из древнего мира говорится о таких людях без всякого ужаса, а вроде даже с состраданием, что в современном, одержимом привидениями, мире человеческих существ проявляется редко — чаще у тех, кто очень похож на них самих.
Но тогда, сидя на корточках под частоколом, я ничего не знал о книгах, за исключением того, что они были неинтересной и непонятной обузой в мои школьные годы, давно минувшие. Я размышлял, и никто не утешил меня: Поступают ли умственные мутанты так, как я? Нет! — ответил я сам себе. Но эта мысль затаилась в полумраке, черный волк поджидал.
Внутри частокола какой-то мужчина прекрасным тенором пел под мандолину «Ласточку на трубе», приближаясь по боковой улочке. Люди в Скоаре напевали ее с тех пор, как группа бродячих комедиантов познакомила их с ней несколько лет назад. Песня побудила меня думать об Эммии и отвлечься от моих забот.
Ласточка на трубе,
Гей-гой-гой-я-я!
Ласточка на трубе,
Салли на колене у меня.
Ласточка, высоко лети,
Салли, не кричи!
Покрутись, покрутись и со мной ложись.
Вечер был теплый, напоенный ароматом дикого гиацинта, поэтому я все еще мог слышать, как этот человек откашливался и отплевывался, после того, как портил взятую им высокую ноту; чего можно ожидать от тенора, если у него больше дерзости, чем обучения. Мне это нравилось.
Нельзя жить, думая, что ты — умственный мутант.
Ласточка на трубе,
Гей-гой-гой-я-я!
Ласточка на трубе,
Салли спрыгнула с меня…
Платье сброшено уже,
Салли, не противься мне!
Покрутись, покрутись и со мной ложись.
Певец, очевидно, был сменным часовым, так как теперь я слышал церемонию смены караула. Сначала прежний часовой крикнул новому, чтобы он, черт побери, прекратил корчить из себя блудливого кота и быстрее шевелился. Затем последовал торжественный лязг оружия и оживленная беседа о музыке, о точности городских часов; что, как всегда, сказал капрал, куда бы он мог податься, и предположение, что новый музыкальный часовой предпримет что-то для своего сексуального самообеспечения — я полагаю, это невозможно — на что певец ответил, что он не считает себя сделанным наподобие сигнального рожка. Я прокрался к подножью частокола, ожидая окончания церемонии. Наконец новый часовой потопал по улице в свой первый обход — без мандолины, ведь ему пришлось нести копье.