Особо хочу выделить такого руководителя, как Борис Яковлевич Наливайко, возглавлявшего один из отделов; тут уж никак нельзя обойти стороной и его боевого заместителя – Мариуса Арамовича Юзбашьяна. Они прекрасно дополняли друг друга, хотя характеры и стиль работы у них были совершенно разные. Лед и пламень. Наливайко – спокойный, неторопливый, всегда серьезный, в меру строгий, Юзбашьян – экспансивный, стремительный, веселый, свойский. Сотрудники в частных беседах называли его просто Мариусом. Говорили, будто мать у него русская, будто он не знает армянского языка и будто в годы войны он был то ли сыном полка, то ли сыном какого-то партизанского отряда на Украине. Кабинет Юзбашьяна иногда походил на небольшой кавказский базар. Мариус мог беседовать с десятком людей одновременно. Мысль его работала, как молния. Он мгновенно принимал решения по делам, писал резолюции, раздавал направо и налево советы и подсказки, просматривал свежие агентурки, реагировал на сообщения немецкого радио. А как он умел вдохнуть веру и надежду в павшего духом, поддержать, приободрить! Именно Мариус помог мне завербовать моего первого иностранца, научил и показал, как это делается, за что я буду век благодарен ему, точнее, не ему, а его памяти. В семидесятые годы он стал генералом, председателем КГБ Армении и долго работал на этом посту. В один из девяностых годов телевидение донесло до меня скорбную весть: какой-то дашнак застрелил старика Мариуса, когда он гулял около своего дома с собачкой. Я часто его вспоминаю, вижу даже. Он идет мне навстречу через забранный в булыжник двор Представительства, высокий, стройный, красивый человек, машет издали рукой, улыбается:
– Привет, дорогой! Ну как у тебя дела?
А с Борисом Яковлевичем Наливайко мы недавно конспиративно встретились на страницах сборника «Внешняя разведка», где были опубликованы его очерк и мой рассказ. До того конспиративно, что он меня не узнал: ведь я спрятался под своим литературным псевдонимом.
Тавловский очень ревниво относился к нашим деловым, а иногда и дружеским контактам с коллегами из Берлина. Ему бы, дураку, радоваться, что те, помогая нам, выполняют практически значительную часть его работы.
– Ты кому служишь, Мариусу или мне?! – грозно вопрошал он, вызвав на ковер Женю Чекмарева.
– Я служу России и Советской власти, – спокойно ответствовал Женя.
Тут Тавловский издал странный протяжный звук, похожий на вой шакала. Это была крайняя степень возмущения. Наш шеф не мог допустить даже той мысли, что в мире существует власть, способная покуситься на его прерогативы.