— Спасибо, — это Бельт сказал вполне искренне, потому как подобного подарка — неужели разрешат с Лаской встретиться?! — он не ожидал.
— Моей заслуги в том нет.
Бельт хотел было уйти, но остановился на пороге. Если Кошкодав учился на кама, то должен знать.
— Послушай, если кто-то… лишился глаз, может ли кам — очень хороший кам! — вернуть их?
— Вернуть? Вопреки воле Всевидящего? — Кошкодав зашелся хрипловатым смехом. — Истории про всемогущих камов изрядно преувеличены. Камы вообще редко способны на чудеса и великие свершения. Куда чаще их творят обычные люди.
Зарна сидела над пяльцами, тыкала иглой в натянутую ткань, почти не глядя. Порхала иголочка, пробираясь сквозь плотные нити, тянула алый шелк, стежок со стежком создавая предивный узор. Поползут по подолу огненные лозы, на которых капельками-жемчужинками вызреет виноград, сядут птицы с перьями лазоревыми и золотыми, темным янтарем заблестят глаза их.
Но сейчас Зарну меньше всего интересовала канва. Склонив голову чуть набок, она разглядывала мужчину, появление которого в доме нарушило сложившийся уже порядок жизни. Это из-за него девоньку уснуть заставили, да так глубоко, что и не поймешь — сон это еще или что пострашнее. Зарна сперва-то крепко перепугалась и начала перо куриное к девонькиным губам прикладывать: дышит ли? Дышала. И теперь, во сне, почти красавицею стала, исчезли с лица недоверие, злость, ушел страх, который девонька старательно прятала. Но у Зарны глаз цепкий, она с рожденья людей верно читала. И этого, у кровати сиднем сидящего, получше будущего узорчатого шитья представляла.
Кемзал новый, почти неношеный, нарядный даже, да видно — непривычный. То дернется, то плечом поведет, то начнет за пуговицы хвататься, проверять, на месте ли. Сапоги тоже новые, да не к кемзалу — высокое голенище, темная гладкая кожа и едва заметный выпил по подошве — под стремя.
— Она всегда теперь так? — спросил мужчина, повернувшись к Зарне; оцарапал цепким взглядом. Настороженный, недоверчивый.
— Да, господин, — ответила Зарна, как учили, и мысленно зарок дала этот грех перед стенами бурсы отмолить. — Хан-кам велели…
Не дослушал, снова повернулся. И ведь битый час уже сидит и ничегошеньки делать не пытается. Хоть бы словечко ей сказал, авось бы сквозь сон да услышала? За руку б взял или еще чего придумал, так нет же. Одно слово, мужик, оглобля бесчувственная.
От волнения иголка пошла косо и пребольно ужалила в палец. И почудилось Зарне, что это собственная бабка на нее сердится: дескать, сама-то хороша, внученька, врешь человеку, в глаза глядючи, злое наговариваешь.