Вся больница была пропитана запахом войны, он плотно висел вокруг самого здания и чувствовался уже на подходе к нему. Это запах горелой древесины и жженого кирпича, едкий запах пепла и разлагающихся под обломками мусора, животных, человеческих останков. Так пахнет только на войне. Этот запах пропитывает тебя самого, и ты не можешь просто так смыть его с себя. Ступени, по которым мы поднимались на второй этаж, сплошь были усеяны осколками битого стекла. Не осмеливаясь наступать, местами мы перешагивали запекшиеся и почерневшие лужи крови. Коридоры и палаты были битком набиты людьми. Они сидели и стояли вдоль стен и, не поворачивая голов, отрешенно провожали нас какими-то потусторонними взглядами, от которых становилось не по себе. Я чувствовал себя виноватым в том, что отсиживался в безопасности, в то время как им пришлось ТАКОЕ пережить в этих стенах. Мы были не первыми журналистами, появившимися в больнице, до этого пару раз Басаев добивался «пресс-конференций», и появление новой группы репортеров не вызвало у заложников какого-либо оживления или импульса надежды. Казалось, они уже ни во что не верят и хотят только одного: чтобы все это закончилось – чем угодно, лишь бы побыстрее.
Снимать нам никто не запрещал, двое боевиков устроили нам с Сергеем даже небольшую экскурсию по этажам. Больше всего от штурмов пострадало гинекологическое отделение на третьем этаже – даже толстые кирпичные стены в некоторых местах были пробиты крупнокалиберными пулеметами. В дальнем кабинете виднелось изрешеченное гинекологическое кресло, которое стояло, будто поскользнувшись, наклоняясь к стене. Армянин, взявшийся откуда-то из темного угла, стал перед камерой и показал нам размазанные по стене человеческие мозги прямо у обугленных лифтов. А у оконных проемов вперемешку с разорванными бинтами и кусками битого стекла валялась огромная белая простыня, на которой неровными черными буквами было начеркано: «Не стреляйте!». По требованию террористов заложники вывешивали ее в окно перед идущим на штурм российским спецназом.
Импровизированный штаб Басаева располагался в ординаторской на втором этаже. Когда мы вошли туда, Шамиль сидел в окружении журналистов и двух депутатов Госдумы. Время от времени тихим голосом он отдавал распоряжения своим боевикам. Вдруг его пригласили подойти к телефону.
– Я попрошу тишины, – сказал он, обращаясь к шумной толпе в кабинете, – тут разговор с Москвой.
Все смолкли. Шамиль Басаев разговаривал с российским премьером Виктором Черномырдиным.
– Я сделал все, что зависело от меня, и готов уехать прямо сейчас, – говорил Басаев. – Тут меня некоторые журналисты спрашивают, интересуются: им, как говорится, никто гарантий безопасности не давал… Понял, да, я понял… От вас требуется только, чтобы вы их поторопили просто… Да.