— Ты должна посмотреть правде в лицо.
Ленобия глубоко вздохнула, до сих пор содрогаясь от страха, сотрясающего ее тело.
— Епископ Эври, я почти чувствовала жар его глаз, когда он смотрел на меня.
— Я слышала, что он делает гораздо больше, чем просто смотрит на молоденьких девушек, — сказала мать. — Существует в этом человеке нечто более нечестивое, чем грех его плотских желаний. Ленобия, дочь моя, я не смогу защитить тебя от него или от любого другого мужчины, потому что Барон не защитит тебя. Стать кем-то другим, избежать пожизненного заключения это единственное решение для бастарда.
Ленобия накрыла руки матери своими и посмотрела ей в глаза, словно глядя в свои собственные.
«Мама права. Я знаю, она права.»
— Я должна быть достаточно смелой, чтобы сделать это, — высказала Ленобия мысль вслух.
— Ты достаточно смела для этого. Кровь мужественных англичан течет в твоих венах. Помни это, и оно укрепит тебя.
— Я буду помнить.
— Очень хорошо, — ее мать решительно кивнула. — Сними эти тряпки служанки, и мы оденем тебя снова. — Она сжала руки дочери, прежде чем высвободить их и вернуться к груде мерцающей ткани.
Когда и без того дрожащие руки Ленобии затряслись, ее мать сама принялась за дело, стремительно лишая ее такой простой и знакомой одежды. Элизабет не оставила на ней даже домотканую рубашку, и на какой-то головокружительный момент Ленобии показалось, что она меняет свою старую кожу на новую. Мать не остановилась, пока Ленобия не оказалась полностью обнаженной. Затем, в полной тишине, Элизабет бережно, слой за слоем, принялась наряжать Ленобию: рубашка, карманы, кринолины под юбку, на юбку, корсет, корсаж и прекрасный шелковый халат а-ля полонез. И только после того, как она помогла ей с тапочками, прической и меховой накидкой, расположив ту вокруг плеч и пристроив капюшон, то, наконец, сделала шаг назад и присела в глубоком реверансе и сказала:
— Добрый день, мадмуазель Сесиль, ваша карета ждет.
— Мама, нет! Я понимаю этот план, почему ты должна отослать меня, но как ты можешь это вынести? — Ленобия зажала рот рукой, пытаясь сдержать скопившиеся рыдания.
Элизабет Уайтхолл просто поднялась, взяла дочь за плечи и сказала:
— Я могу вытерпеть это благодаря той любви, которую питаю к тебе. — Медленно она повернула Ленобию, чтобы та смогла увидеть свое отражение целиком в потрескавшемся зеркале, упирающемся в пол за ними и ожидающем замены. — Посмотри, дитя.
Ленобия выдохнула и потянулась к отражению взглядом, слишком пораженная, чтобы сделать еще что-то.
— За исключением глаз и яркости волос, ты — ее полная копия. Знай это. Верь в это. Стань ей.