Постепенно у Кудрявцева оформилась и все более окрепла мысль, что с Андрейчуком нужно спорить. Его нужно не убить, гораздо важнее его либо переубедить, либо сломать…
«Значит, будем с тобой встречаться, – думал Юрий Борисович. – Поспорим, посмотрим…»
Вообще-то положа руку на сердце, Кудрявцеву невольно уже где-то стал даже нравиться новоприобретенный родственник. То, что он ежедневно узнавал от сестры, не могло не влиять каким-то образом на него. Виктора обожал Ваня – племянник буквально боготворил, как он думал – вновь обретенного папу…
А Юрий Борисович Кудрявцев был бездетен. Так случилось, что детей своих он иметь не мог. И это делало все, что касалось единственного пока племянника, крайне важным.
Однако как бывший советский философ-идеолог Кудрявцев знал, что такое классовая ненависть. В отличие от обычной – это ненависть холодная, р а с с у д о ч н а я…
Так что, как ни кинь, а Андрейчук – его враг… И от этого никуда не деться.
А его сын (так получается) – единственный наследник Кудрявцева…
Так что задачей Юрия Борисовича становилось – попытаться переубедить Виктора. Победить не силой, но идеологически – то есть разумом и волей.
Приняв такое решение, Кудрявцев принялся работать дальше – с ручкой в руках, внимательно вчитываясь в каждое слово, так, как умел работать когда-то, много лет назад, Юра Кудрявцев, аспирант кафедры философии МГУ…
Был вечер накануне моего отлета в Барнаул. Мы немного поиграли с Ваней в настольную игру «Биатлон» – кидали кубики, и шагали фигурками спортсменов по картону со словами «Раз, два, три – яма…». Таким нехитрым методом мы учили мальчика цифрам и счету.
Ваня захотел спать рано, поэтому мы с Женей где-то в половине десятого зашли в гостиную и включили телевизор. Я хотел послушать сводку погоды на завтра – около двенадцати дня у меня отлетал самолет.
Пока я слушал сводку, потом баловался с пультом телевизора, отыскивая музыкальный канал с любимым мною шансоном, Женя, оказывается, сервировала стол – передо мной оказалась бутылка какого-то вина, два бокала, вазочка с конфетами и блюдо с фруктами.
Я удивленно воззрился на нее – мы жили в одном доме около трех недель, но спиртное как-то… Ну, не появлялось на столе.
– А чему вы удивляетесь? – спросила она. – Как-никак я впервые официально оказалась замужем… Бледновато, конечно, – она повела рукой над столом, – вместо свадьбы, но хоть так… Открывайте вино, штопор в среднем ящике серванта! А я сейчас!
До меня дошло. Я ведь не удосужился у нее уточнить, когда тогда, в первый день, она рассказывала мне, как уехала к художнику – были ли позднее юридически оформлены ее отношения с мужем? После рождения Вани?