Затем Зор схватил меня за руку, оттащил подальше, крикнул кому‑то: «Снимай щиты», и замкнул пентаграмму. Она полыхнула. Я закрыла глаза и увидела как сотни разноцветных тонких линий, уходивших до этого куда‑то в центр пентаграммы, взметнулись, как обрезанные ленточки на ветру. Их концы будто пытались найти друг друга, но не могли, в беспорядке кружась по кругу над землей.
— Не получается, — выдохнул Зор, следя со стороны за магами и пентаграммой. — Не хватает желания самой земли. Она умерла.
Он сказал это таким тоном, что, казалось, это я умерла, отчего делалось больно и тесно в груди: «Кто сказал: «Всё сгорело дотла? Больше в Землю не бросите семя»? Кто сказал, что Земля умерла? Нет! Она затаилась на время». Песня будто сама потекла из меня. Окружив со всех сторон, она начала медленно, но верно, завоевывать пространство.
«Материнства не взять у Земли,
Не отнять, как не вычерпать моря.
Кто поверил, что Землю сожгли?
Нет! Она почернела от горя».
Сначала тихий, но все усиливающийся, мой голос выводил куплет за куплетом.
«Она вынесет всё, переждет.
Не записывай Землю в калеки!
Кто сказал, что Земля не поёт,
Что она замолчала навеки?
Нет! Звенит она, стоны глуша,
Изо всех своих ран, из отдушин.
Ведь Земля — это наша душа,
Сапогами не вытоптать душу!»
(В. Высоцкий)
И чем дальше я пела, тем светлее становилось вокруг. Ленточки нашли друг друга и успокоились. Пентаграмма погасла, маги обессилено опустились на землю.
— Что это было? — спросил один из них.
— Нам помогла юная леди… Как тебя зовут, дитя?
— Ее зовут Вета, — ответил за меня Зор. — Вот вырастет, тогда и познакомитесь. Я обязательно ее отправлю учиться к вам в Академию, господин ректор.
Господин ректор хмыкнул, согласно кивнул и… пошел домой, через телепорт, конечно.
Однажды, возвращаясь домой из нашей с Зором избушки, я нашла свою деревню растревоженной как улей. У дома старосты собравшиеся мужики что‑то горячо обсуждали, время от времени бросая разъяренные взгляды в сторону стоявшей тут же запряженной телеги. В сене, свернувшись калачиком, лежал мужчина. Был он сильно изранен и связан. Подобравшись поближе, я начала вслушиваться в ругань и горячую перепалку соседей.
— Это же орк из степей! Какие могут быть для них законы!
— Я сразу говорил, что не просто так пропадают наши овцы. Это они воровством промышляют!
— Да брось ты, Семон, волки загрызли наших овец, я же сам видел следы…
— Какие волки! Они это! Орочьи дети! А следы потом уже оставили. Им‑то это не сложно.
— Ну, если не волки, тогда кто этого‑то так уделал?
— Да свои же и порезали! Добычу не поделили!