Я выпрямилась и продолжила:
— Так вот: я была человеком, я — человек и я буду жить как человек.
— Попробуй, — он наконец взял себя в руки и ухмыльнулся, — мне стоит запереть тебя и выйти отсюда.
— Попробуй, — в ответ ухмыльнулась я, — я больше не буду ползать вслед за тобой. Никогда! Я лучше умру!
— Это угроза?
— Это предложение…
— Какое?
— Отпусти меня!
— Это просто наглость! Томас, ты слышишь! Моя рабыня заставляет меня отпустить ее, — Алекс откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
— Господин, — это уже влез Томас, — мне успокоить ее?
— Лучше уж упокоить, — не удержалась от ехидства, — меньше проблем будет.
— Ты так нарываешься в надежде, что я тебя в припадке ненависти убью? — ну надо же каким догадливым оказался король. — Не дождешься! Ты будешь жить! Жить и мучиться, вспоминая….
— Что вспоминая? — не выдержала я. — Твои пьянки? Твои кулаки? Твое отношение к детям? Что вспоминать?
Он скрипнул зубами. Потом зарычал и в приступе гнева скинул на пол все, что лежало на столе.
— Ты, дура, ложись, сейчас сгорим, — закричал Томас, опрокидывая меня на пол.
В этот момент и полыхнуло.
— Это он так горяч в гневе? — спросила я у Томаса, который, буквально, лежал на мне.
Тот кивнул.
— И часто у вас такое веселье?
Томас укоризненно посмотрел на меня, отстранился и встал. Я с опаской выглянула из‑под стола. Алекс без чувств лежал в кресле.
— Эк его, — сочувственно покачала головой я, — надо больше бывать на свежем воздухе, пить чай с медом и слушать добрые сказки.
— Молчала бы лучше, — Томас отряхнулся, подошел к Алексу, поднял его на руки как пушинку и перенес на диван. — Боюсь даже предположить, что он с тобой сделает.
— Можно подумать, это я его годами преследовала, заманила шантажом в свой замок и сделала рабом. Сам напросился.
Алекс очнулся минут через десять, отослал Томаса, молча встал, запер меня в кабинете и ушел. Дальше была одна боль. Она вытягивала из меня все силы, погружая в зыбкую пелену бреда. Я умирала десятки раз, нехотя возрождалась, чтобы снова ощутить боль. Мне виделся кинжал, очень хотелось дотянуться до него и все прекратить, но рукоять его была скользкой, а лезвие будто желейным. Мелькали лица, которые отталкивали меня. Опять привиделись солнце, луна и звезда. Они кружили вокруг, норовя посильнее ударить.
Когда я, наконец, пришла в себя, был уже вечер. Вместо боли во всем теле поселилась пустота: ни мыслей, ни слов, ни желаний. Я лежала на своей кровати в коморке. Мир спал и видел сны.