Этот фильм переживет свое время
«Трудно быть богом» Алексея Германа
Одни уходят сразу, выдержав разве 10–15 минут. Другие сидят, как придавленные, и после финальных титров.
Что «это» такое? «Это» – фильм? Как к «этому» относиться?
Вопрос непростой. Я шла на фильм несколько предубежденной – меня отталкивало многое из того, что происходило вокруг него. Скажем, года полтора назад еще незавершенную картину Германа вдруг стали показывать в узком кругу «для избранных». Кажется, в редакции «Новой газеты». Отряд этих самых «избранных» добросовестно распространял слухи о немыслимом шедевре, хотя объяснить толком ничего не мог.
А по-моему, так кинокритик должен писать только тогда, когда фильм выходит в прокат, и ни днем раньше. Иначе он не кинокритик, а пиарщик. И что за место для показа кино – редакция «Новой газеты». Как это мелко для титана Германа, который не мог быть либералом хотя бы потому, что был мастером, а у мастеров просто-напросто нет никакого времени на либерализм. Впрочем, нынешняя премьера «Трудно быть богом» в Москве вообще прошла в Гоголь-центре, что явилось чистым и незаслуженным унижением Алексея Германа. Где он – и где руководитель «Гоголь-центра» Кирилл Серебренников! Эти имена не могут быть вместе нигде, кроме кошмарного сна…
Но все предубеждения развеялись легким дымком от просмотра самой картины. Она – абсолютно гениальна. Можно даже сказать, что это абсолютизм гениальности, не считающейся с умственными и эмоциональными возможностями вероятного зрителя. Своего рода апофеоз авторского кино, когда личность перевела свое мироощущение на пленку скорее для вечности, чем для конкретного времени.
Герман был умнейшим человеком, прекрасно владевшим даром слова, его речь была сплошь эстетически значима – и тем не менее он не мог ничего объяснить про свое кино. Потому что это значило бы напрямую объяснить самого себя, а этого не может сделать никто. Для наилучшего восприятия фильма следовало бы вообще «отключить голову» и не пытаться вслушиваться в разговоры или вычленить сюжет. Потому как сюжет не имеет значения, а те 15–20 реплик, которые действительно важны, вы услышите. Остальное можно передать как «пум-пум-пум» (эти междометия постоянно кто-то говорит-бормочет в картине). Надо забыть про книгу Стругацких, про благородного Дона Румату, про бедных землян-прогрессоров, которые угодили на отсталую планету Арканар и не знают теперь, что делать с его тупым Средневековьем. Надо дать себя утянуть в сверхплотную, вращающуюся на бешеной скорости «воронку изображений», в перенаселенный кадр, который как будто не знает монтажа вообще, словно это и не игровой фильм, а «жизнь врасплох». И тогда есть вероятность войти с картиной в плотный контакт.