– Да не сомневайтесь, товарищ старший лейтенант, – уже решительным тоном заявил старший дозорный. – Это был обычный мужик. Назвался Силантием Репнёвым. Описал, где живёт. А главное, вышел он на нас неожиданно. Со спины. Так ни немцы, ни полицаи по лесам не ходят, тем более в одиночку. А этот знает все стёжки-дорожки. Точно местный.
Не успел Фёдор Бекетов ответить своим бойцам, как в воздухе пронзительно и очень противно что-то засвистело.
Эх, зря поверили разведчики этому калике перехожему, назвавшемуся крестьянином, жителем соседней деревни Астахово. И бородка у него куцая, и щеки впалые, не заевшиеся на дармовых харчах, и волосы нечёсаные под несуразной капелюхой, и одежда разнобойная, наборная из случайных предметов: стёганый ватник да затертые брюки, заправленные в обгрызанные сапоги со сбитыми каблуками. Отпустили его бойцы к семье, деткам малолетним. Не поняли, что под личиной обычного путника, заплутавшего на лесных тропинках, скрывался умелый опытный агент немецкой контрразведки. Проявили мягкотелость, человеколюбие, дали слабину, непозволительную для разведчиков, действующих глубоко в тылу противника. И вот неизбежная кровавая расплата и нависшая угроза для всего штурмового отряда. Эх-ма. За это и трибуналом не отделаешься. Что ещё командир и товарищи скажут?
И вот теперь, точно по квадрату, где располагалась разведгруппа, с воем плюхались в осеннюю грязь ржавые стальные жабы, с жутким грохотом разрывавшиеся на тысячи мелких рваных осколков, стальными шершнями рыщущих свои жертвы, раня и калеча вековые ели и срезая с белоснежных берёзовых стволов берестовые завитки, стремясь прежде всего разыскать и искалечить трепетную человеческую плоть.
Фёдор воткнул голову в ложбину у корневища старой накренившейся вбок березы, стараясь руками продрать плотный приствольный дерн, чтобы плотнее втиснуть трепещущее тело в первое случайно подвернувшееся укрытие. Взлетали поднятые взрывами земляные гейзеры, водопадом сыпались сверху срезанные горячим металлом ветки; острые железные иглы впивались в древесину, чтобы навечно остаться в ней как память о внезапном минометном налёте.
«Почему я не понимаю, где мои руки и ноги? – чудовищная в своей оголенной простоте мысль беспомощным подранком металась в голове от виска к виску. – Я их не чувствую, утратил всякую связь с самим собой. Нет ни эмоций, ни четкого восприятия реальности. Осталось только давящее чувство непреходящего ужаса, который сковывает все мои движения, не позволяет сосредоточиться, собрать волю в кулак, чтобы принять правильное решение. Куда нужно дернуться, вправо, влево, вперёд, назад, чтобы вывести себя и группу из-под обстрела? Вот там дальше раздался слабый вскрик, вот кто-то рядом застонал и перевернулся на спину, вперив тускнеющие глаза в равнодушное небо. Господи, когда это кончится?»