— Я что-то плохо себя чувствую, — с вызовом сказал он, гася сигарету. — Сердце прихватило, знаете. Вы ведь не имеете права меня допрашивать, когда я плохо себя чувствую, правда?
— Не смеем вас задерживать, Олег Григорьевич, — сказал сонный майор с нескрываемым сарказмом в голосе. — Сейчас препроводим вас в санчасть. Там вас, г-хм, полечат!
Банников и так уже понял, что Шумейко больше ничего не скажет. Теперь за него будет говорить адвокат. Этот молодой парень, сидящий здесь, перед ними, совершенно обдуманно и спокойно убил своего брата. Убил Феликса, о котором никто не заплачет. Убил Сергея Кузнецова. И если его отсюда выпустят — а очень возможно, что его все-таки отпустят, он и дальше будет убивать всех, кто ему мешает. Он вошел во вкус. Очень трудно будет сделать так, чтобы этого Шумейко все-таки посадили. Они, конечно, сделают все возможное. И даже невозможное. Но слово Кашубы будет против слова Шумейко. Кузнецов убит, и он уже ничего не скажет.
Майор Банников всегда был реалистом. Он нажал кнопку и вызвал конвой.
Нину сегодня выписывали. С утра заходил доктор Емец, весело с ней попрощался. Сейчас приедут Васька с Геркой на машине и заберут ее. Куда она поедет? В свою бывшую квартиру, туда, где она пыталась убить Сергея? Нет, только не туда. И не к Ваське. Лучше уж, наверное, к отцу.
Она сидела одетая и собранная на своей высокой жесткой кровати. Похудевшая, бледная, осунувшаяся. Другая, и не только внешне. Как она теперь будет жить? Димка. У нее остался ее Димка. Вчера она говорила с ним по телефону. У них там еще лето. Дорого она бы дала, чтобы вернуться туда, в лето, на две недели назад. Никогда не возвращаться в этот город, никогда не делать того, что уже сделано. Но, как говорят на Востоке, даже сам Аллах не может возвратить минувшего… Она вздохнула. Нужно как-то устраиваться. Забирать Димку, искать работу. Нужно начинать жить. А хочет ли она жить? Она не знала.
Под окнами засигналили. Наверное, приехали Томашевские. Она снова вздохнула. Выписка лежала у нее на тумбочке, она прочитала ее, наверное, раз двадцать. Она снова взяла ее в руки. Снова пробежала глазами по строчкам: «…прооперирована по поводу доброкачественной опухоли…» Вчера она отдала доктору деньги. Он не хотел брать, но она настояла. Это была как бы плата за эти слова. Кажется, она становится еще и суеверной. В дверь постучали. Действительно, это Васька с Геркой. Васька тоже как-то похудела, неожиданно заметила Нина. Личико у нее осунулось, только живот по-прежнему бодро торчал в прорехе незастегивающегося плаща.