Зычно, простуженно продолжал кричать паровоз — теперь уже где-то дальше, на запасных путях.
Петр набил табаком трубку, разжег ее, прикрывая ладонью от ветра, и посмотрел на часы.
— Ну вот, Надюша… скоро и наш подадут.
— Не плачь, девчо-о-нка… пройдут дожди! — доносился нестройный речитатив из-под тополя. Там, на другой стороне дорожки, присыпанной светлым речным песком, пили шампанское почему-то без стаканов. Ребята, отпив глоток, передавали сверкающую фольгой бутылку по кругу. Вот очередь дошла до девушки с пышной красивой прической, она поднесла тяжелую бутылку к губам, поперхнулась и, передав ее дальше, закрыла лицо руками.
— Ты хочешь вина? — спросил сидевший рядом с Надеждой Сергеевной парень подружку, кладя в рот ей дольку шоколада. Девушка покачала головой.
— А что же ты хочешь?
— Я буду ждать тебя… — подумав, ответила она. Он отломил еще дольку шоколада. Она отстранила его руку и спросила:
— Что же ты молчишь?
Он не ответил.
— Разве тебе это безразлично?..
Он не ответил.
— Нет, ты только посмотри, посмотри, какое небо сегодня! Совсем не осеннее… — девушка, запрокинув голову, жмурясь, смотрела через тополиные ветки на небо.
— Да, небо пахнет весной… — тихо проговорил парень.
— Ты только пиши мне почаще, ладно?..
— Знаешь… как это ни смешно, но я за свою жизнь написал одно лишь письмо. Родителям из пионерского лагеря «Артек»…
— А мне?
— Ну… это же не по почте.
На первый путь подали состав из старых, побуревших от времени и дождей вагонов пригородной электрички. Петр обнял Наденьку.
— Я напишу тебе, еще с дороги. Береги Машутку и себя, Надя.
— Петя… — губы не слушались Наденьку, а глаза набухли тяжелыми едкими слезами.
— Выше голову, Надюша. Ты жена летчика…
— А как же… как же я без тебя?
— Я думаю, это не надолго, Надя.
— Петя, но я… — Наденька улыбнулась сквозь слезы. — Мы ведь ни разу еще не расставались, и поэтому… мне страшно, Петя!..
— Я вернусь, Надюша, и мы уже никогда не расстанемся, даже на неделю, даже на день, обещаю тебе…
Петра громко окликнули из тамбура, он выпустил Наденькины руки, шагнул к вагону, взялся за поручень и обернулся к ней. В ту же секунду состав дернулся и тихо поплыл вправо. Наденька бросилась было к Петру и тут же почувствовала, как обмякли и онемели ноги. Лицо Петра, его высоко поднятая рука, удаляясь, становились нерезкими, расплывчатыми и вскоре совсем исчезли за пеленой слез и плотной стеной провожающим, а она, не имея сил сделать и шагу, продолжала стоять на месте.
В начале сквера появился офицер с красной повязкой на рукаве кителя, он что-то негромко сказал сидящим на ближней к нему скамье, его слова, по-видимому, передались по цепочке, все вдруг поднялись, двинулись нестройными рядами к проспекту. Девушка крепко держала парня под руку, стройные ноги ее в модных туфлях с медными ободками вышагивали нервно, частили, не попадая в ритм. Парень обнял ее за плечи, они медленно брели, чуть приотстав от остальных, выцветший рюкзак слегка покачивался на спине у парня. Надежда Сергеевна долго, до рези в глазах, смотрела им вслед. Сквер опустел, и она осталась одна в пасмурном и печальном июньском дне далекого сорок первого года.