В ответ на закрытие школы еврейская коммуна организовала занятия в синагоге, но это продлилось недолго. Немцы стали всячески ее притеснять, и занятия пришлось прекратить. Поэтому мы с Каролиной стали учиться дома. Мама оказалась строгим учителем. Она заставляла заниматься нас, как в школе, и выполнять домашние задания.
А еще мама ввела ограничение, которое казалось мне очень строгим, потому что отдаляло меня от друзей. Однако мама стояла на своем:
– Для немцев нет большей радости, чем арестовать и обидеть девушку. Не выходи на улицу без крайней необходимости. И никогда – после комендантского часа.
Но мы были подростками. А когда подростки слушались родителей?
Дни становились короче, и у нас было все меньше возможностей общаться: комендантский час начинался уже в половине пятого. Однажды, когда мне только-только исполнилось пятнадцать, я выскользнула из дома через черный ход, встретилась с Каролиной и мы отправились к Фриде. У нее дома, в подвале, мы устроили безумную вечеринку. Музыка из патефона, мальчишки и даже пиво. С моей стороны это было большой ошибкой. Когда я вернулась домой, мама была вне себя.
– Ты где была? С ума сошла? Забыла, что за нарушение комендантского часа расстреливают?
Пара бокалов пива придала мне смелости, я пожала плечами и улыбнулась, выказывая неповиновение. Это разозлило маму. Она с размаху ударила меня по лицу – единственный раз в жизни! – и на месяц посадила под домашний арест. Мне не разрешалось выходить из дому, а Каролине – навещать меня. Я должна была оставаться в своей комнате, спускаясь только к обеду и справить нужду. Разумеется, маме было жаль Каролину, но она целый месяц не позволяла нам видеться.
Весной 1940 года я спустилась вниз и услышала, что отец в гостиной с кем-то разговаривает. Оказалось, на юго-западе от нас строится большой лагерь для заключенных. Один из гостей рассказывал, что требуются рабочие, чтобы перестроить бывший польский армейский лагерь в Освенциме. Вернее, к тому времени название лагеря уже сменили на Аушвиц – немецкий вариант Освенцима.
Когда гости ушли, я принялась расспрашивать отца. Он несколько минут молчал, потом ответил:
– Ты уже достаточно взрослая, скоро сама все узнаешь. Идем со мной.
Он привел меня в кабинет и закрыл дверь.
– Лена, то, что я собираюсь рассказать, должно остаться между нами, ты никому об этом не скажешь, договорились?
Я молча кивнула, но поведение отца меня напугало.
– Ты знаешь людей, с которыми я встречался?
Я покачала головой:
– Только пана Остина, учителя математики.
– Вот и хорошо, – сказал отец. – Забудь о них. Никому не говори, что видела этих людей в нашем доме. Обещаешь?