Проходя мимо трюмо, студент поправил на груди серебряный значок «Двуглавого орла». В зеркале отразился красивый юноша, красивый не утонченной декадентской бледностью, сводившей с ума интеллигентных барышень, а простонародной свежестью и здоровьем. Владимир походил на парубка из казачьей станицы, с румянцем во всю щеку, с васильково-голубыми глазами, с прямыми русыми волосами и маленькими усиками. Впрочем, о своей внешности он заботился мало и от души презирал студентов-белоподкладочников, таскавших в карманах полный набор всяких щеточек, ножниц и щипчиков.
Еще в коридоре Владимир услышал характерное покашливание, означавшее, что прихворнувший отец не пошел вместе с домашними к обедне, а остался дома. Голубев-старший сидел за накрытым столом, одной рукой держа перед собой газету, а другой помешивая ложечкой в стакане.
— Здравствуйте, батюшка! — сказал Владимир, целуя отцовскую руку.
— А, Володенька, — оторвался от газеты отец. — Поздненько встаешь, вьюноша. Не обессудь, завтракать придется без прислуги. Tarde veientibus ossa — приходящим поздно достаются кости, как говаривали древние.
— Все едино, Великий пост, выбирать не из чего. О камбале и прочих яствах мечтать не приходится, — балагурил Владимир, накладывая на тарелку изрядный ломоть осетрины.
— Камбала! — негодующе фыркнул старый профессор. — С жиру бесятся наши миллионщики. Выписывают заморскую рыбу. Что в ней, в этой камбале?
— Не знаю, не пробовал. Рассказывают, вкус необыкновенный.
В облике профессора до сих пор угадывался семинарист, некогда обладавший недюжинной телесной мощью и горячим нравом. Из-за острого языка Голубев-старший почти четверть века просидел в приват-доцентах. Он считался опасным вольнодумцем и по доносу был вызываем пред очи обер-прокурора Святейшего Синода. Как ни смешно, вскоре его из вольнодумцев записали в отъявленные мракобесы, хотя он не менял своих убеждений. Старший Голубев только иронически качал головой: «О, сыны века сего, по ветру нос держащие!» Лишь на склоне лет Голубев достиг профессорского звания, а вместе с ним и материального достатка, позволившего снять барскую квартиру. Не желая вновь впасть в унизительную бедность, профессор взвалил на себя непосильную ношу, читая лекции сразу в нескольких учебных заведениях. Помимо безбрежных энциклопедических познаний, профессор обладал удивительным здравомыслием. В первые дни после переезда на новую квартиру домочадцев пугал негромкий, непонятно откуда доносящийся вой. Обитатели дома со страхом рассказывали, что по ночам встречали на лестницах завывающего призрака. Говорили, что призрак похож на подрядчика, разорившегося после постройки замка. По слухам, он покончил жизнь самоубийством и бродит неприкаянным по лестницам. Выслушав эти разговоры, профессор вздохнул и занялся осмотром вентиляционных каналов, спрятанных в стенах. Вскоре он с усмешкой выложил перед сыновьями несколько пустых гусиных яиц, каждое с двумя небольшими отверстиями. Пустая скорлупа, в которую через отверстия попадал ветер, издавала пугавшие весь дом звуки. Наверное, каменщики таким хитрым способом отомстили подрядчику, не заплатившему им за работу.