Когда я добежала до опушки Веллвуда, я поняла, что забыла, где перелаз, поэтому принялась продираться прямиком через колючую проволоку и кусты ежевики, оставляя на их шипах кровь моих израненных пальцев. В отчаянии я лезла вперед. Куртка цеплялась за шипы. Ноги дрожали, не имея твердой опоры. Я протискивалась сквозь подлесок. Корни и побеги ежевичных кустов старались сделать мне подножку. Низко висящие ветви мертвых деревьев цеплялись за мои волосы и дергали мою голову назад. Но это был всего лишь лес, ничего не помнящий лес. Я пришла немного в себя на тропинке, по которой мы ходили молиться, на тропинке нашего паломничества. Она оставалась, как и прежде, узенькой, но мы хорошенько утоптали землю. Тропинка привела меня к озеру. Влага, казалось, пропитала воздух здесь насквозь. Несмотря на зиму, ты словно оказывалась в тропиках. Папоротник поражал своей изумрудной зеленью. Каменистый грунт устилали россыпи орешков и сухой листвы. Я мягко по ним ступала. Лесная подстилка словно пружинила под моими ногами. Я замедлила свой шаг.
Я подумала о том, что утопленники плавают на поверхности. Их руки раскинуты по сторонам. Водоросли и водные цветы вплетаются в их волосы. Я взглянула на черную поверхность озера и не увидела ничего, кроме этой ничем не потревоженной черноты. Я испытала эйфорию облегчения, но я ошибалась… Кряква внезапно вспорхнула с противоположного берега и улетела куда-то. Даже крики вдали, кажется, смолкли. Стало тихо, словно ночью в кафедральном соборе. Арки высоких деревьев над головой поддерживали небеса. Их черные тонкие ветки словно образовывали переплетение витражей. Зимний свет лился с высоты на мою купель. На мгновение показалось, что Люсьен стоит рядом, держа меня за руку и показывая на головастиков. Затем внук улыбнулся и скользнул под воду. Теперь я увидела его. Тело лежало под водой. Опущенная голова едва видна. Бледная тень голого мальчика в воде.
Все, что я вспоминаю о первом дне после находки, можно охарактеризовать одним словом – тяжесть. Тьма была тяжелой и безликой. Не было ни времени, ни человека, способного избавить меня от этой тяжести. Слова, как моя голова, лежали, налившись свинцом, на подушке. Даже тишина была густой и вязкой.
Туманное воспоминание о том, как я шла перед машиной матери по дороге, идущей по краю отвесного обрыва. Над землей стлался густой туман. Я водила лучом фонаря из стороны в сторону.
– Осторожнее! – кричала я. – Ты слишком близко к обрыву.
Пересохший язык прилип к моим губам.
Два человека, мужчина и женщина – не та женщина, что ходила со мной, а другая, – о чем-то говорили. Другая ушла, ничего не оставив после себя. Еще кто-то уехал, вот только я не знала, кто именно. Меня не покидало чувство, что они никогда больше не вернутся. Энджи тоже всегда приходила и уходила. Не скажу, чтобы мне ее не хватало, хотя следует связаться и рассказать ей о чем-то… Пожалуй, с этим вполне справится Марк. Они говорили, но не слышали друг друга, эти мужчина и женщина, сидящие в углу комнаты. Он сказал, что пахнет по-другому.