…» «Тысяча веков в твоих глазах подобны угасающему вечеру». Встали. «Угас», – шепнул мне Голос. Сели. Встали на колени. Угас, угас, угас… Сели прямо. Мое тело – словно робот. Мой разум – черный экран зараженного вирусом компьютера. Марк поддерживал Энджи, а та все рыдала и рыдала. А я… У меня даже слезинки на глазах не появилось. Я не плакала даже на кладбище при церкви, когда могильщики задействовали механическую лопату, которую принесли накануне, чтобы справиться с сухой, успевшей слежаться землей. Я не плакала, когда опускали гроб. Я не плакала, когда Энджи поцеловала любимую уточку Люсьена и бросила ее в темную могилу. Я не плакала, когда дети бросали туда цветы.
Я и сейчас не плачу.
Не сказав ни слова, Энджи отошла от меня, когда мы выходили с кладбища. Я обернулась, а ее уже не было рядом. Она не оставила мне ни обещаний, ни прощения. Врач и полицейский отвезли меня обратно в Велл. Марк выдержал поминки в здании сельской управы и уехал, чтобы никогда больше сюда не вернуться. Врач был добрым человеком. Он остался со мной, а чуть позже сказал, что будет лучше, если мы сделаем официальное заявление. Врач надеялся, что это положит конец нескончаемой череде тех, кто хотел выразить свои соболезнования.
Заявление?
Семья выражает благодарность всем тем, кто выказал доброту и сочувствие на протяжении минувших недель. Мы не в состоянии выразить словами, какую пустоту смерть Люсьена оставляет в нашей жизни. Он был замечательным сыном и внуком, таким, какого желают видеть все в своих сыновьях и внуках. Все, кто знал его при жизни, любили Люсьена. Мы знаем, что по стране ходит много слухов о Велле и планах семьи относительно будущего фермы. Для семьи очень важно, чтобы эта земля в дальнейшем использовалась таким образом, чтобы принести наибольшую пользу стране, страдающей от засухи. Мы не хотим, чтобы его смерть осталась напрасной. В скором времени мы собираемся уехать из Велла, а права на землю передать согласно существующему законодательству благотворительному трасту.
Семья просит вас сейчас оставить ее наедине со своим горем.
– Весьма разумно со стороны Марка написать это, – сказал врач. – Он считает, что вам и так досталось. Не хватало, чтобы еще довелось составлять заявления для прессы.
Это было прощальное слово Марка, обращенное к публике. Для меня он написал немного по-другому.
Дорогая Рут!
Это самое трудное в моей жизни письмо, но откладывать я больше не могу. Когда ты будешь читать эти строки, я уеду и на этот раз уже никогда не вернусь. Прости меня.
Я хотел остаться. Велл был нашей мечтой. Мы когда-то надеялись, что он вновь соединит нас вместе. Эта земля не принадлежит ни тебе, ни мне. Она рассорила нас. Мы прошли все стадии деградации наших отношений. Сначала мы жили в доме вместе, затем в разных спальнях, потом в разных домах. Согласно следующему логическому шагу одному из нас необходимо было отсюда уехать. А потом случилось то, что случилось. Последние недели я тешил себя мыслью, что ты во мне нуждаешься, но я ошибался. Я тебе уже давно не нужен. У тебя всегда были твоя дочь, твой внук, твои сестры, твой Бог. Я давно нахожусь в самом конце списка твоих приоритетов. Со времени смерти Люсьена ты позволяла мне кормить тебя и давать таблетки, но этого для меня недостаточно. Я уезжаю навсегда.