— это идеальный возраст, и хотела остановить этот момент, когда на мне красивый кусочек украшения, который моя лучшая подруга заботливо выбирала для меня, и никогда не взрослеть.
— Ты обещаешь не снимать его? — спросила Бэт, сидя со мной за кухонным столом.
— Никогда, — ответила я, думая о том, что не могу дождаться утра понедельника, чтобы показать его в школе, особенно тем девочкам, которые мне не нравятся.
Бэт улыбнулась от уха до уха, глядя, как я касаюсь пальцем кусочка сердца.
— Я хотела часть с «Be fri», но знала, что ты ее захочешь, — сказала она.
И правда, я рада носить часть «Be fri», а не «st ends», но я хотела обменяться. Если это сделает Бэт счастливой, не имеет значения, что это мой день рождения, я хотела обменяться.
— Хочешь, поменяемся? — спросила я.
— Нет, нет, — ответила она. — Мне теперь нравится моя половинка. Я просто говорю, что, когда я впервые увидела его, я подумала, что хочу твою.
Я улыбнулась и схватила очередную тарелку с тортом.
— Хочешь, разделим на двоих?
—Ммммм, — ответила Бэт и потянулась за пластиковой вилкой.
— Как думаешь, мы всегда будем лучшими подругами? — спросила я, запихивая слишком большой кусок торта в рот.
— Почему бы и нет, — ответила Бэт.
Я засмеялась с набитым ртом.
— Точно. Почему бы и нет?
— До тех пор, пока ты не станешь подлой, как Кортни, — сказала Бэт.
— Я бы никогда не повела себя, как она! — воскликнула я.
— Я знаю, Брук.
Она непринужденно закинула левую руку мне на плечо.
— С днем рождения, Брук, — сказала она и наклонилась, чтобы поцеловать меня в щеку. Крошки торта с её губ остались на моем лице.
А мне было все равно.
***
Я проснулась в рыданиях. Схватилась за живот и стала раскачиваться вперед и назад, вперед и назад, чувствуя угрозу панической атаки, бессильная остановить ее. Я слышала голос Бэт, снова и снова повторяющий вопрос:
— Ты обещаешь не снимать его?
Я не могла дышать, когда новая волна рыданий захлестнула меня. Рукой я прикрыла рот, но это не подавило мои рыдания. Я привыкла к постоянному чувству вины, но это было чем-то другим. Это было тяжелее, страшнее. И я боялась, что останусь в этом капкане навсегда, не смея двигаться вперед из-за того, как предала её.
— Я обещаю! — закричала я до того, как поняла, что произнесла это вслух.
Папа влетел в комнату.
— Брук, что случилось? — спросил он, садясь рядом со мной и обнимая.
Я заплакала сильнее, пряча свое лицо на его плече, влага из моих глаз и носа стекала на него.
— Я была ужасной подругой, — плакала я.
Папа поглаживал мои волосы.
— Это невозможно.
Но папа не знал, что я сделала. Он не знал о грехах, о которых мне приходилось каяться, о болезни моего рассудка, которая заставляла меня все время слышать Бэт, говорящую со мной, молящуюся со мной. Проклинающую меня. Плачущую из-за меня.