Я продолжаю утверждать себя шагать вперед, но как это возможно? Я заканчиваю школу, начинаю учебу в университете и поэтому, по умолчанию, должен думать о своем будущем. Что я бы действительно хотел делать, так это писать — для газеты или журнала — но я знаю, что это не более, чем нелепый полет фантазии. Главное — деньги: важно, чтобы я получил работу с приличной стартовой зарплатой и хорошей возможностью зарабатывать в будущем.
Ибо я сильно сомневаюсь, что после того, как устроюсь на работу, наша мать будет продолжать нас поддерживать. Когда я закончу университет, Уилле будет восемь, и потребуется еще целое десятилетие финансовой и практической поддержки. Тиффину понадобиться еще семь, Киту — два… Годы, цифры и расчеты взрывают мне мозг. Я знаю, что Майя также будет настаивать на помощи, но я не хочу зависеть от нее, не хочу быть в ловушке. Если она захочет продолжать обучение, если вдруг захочет воплотить в жизнь свою детскую мечту стать актрисой, то я никогда не позволю семье встать на ее пути. Я никогда не смогу отказать ей в этом праве — в праве любого человека выбрать ту жизнь, которую он хочет прожить.
С моей стороны выбор уже сделан. Забрать детей под свою опеку — вот, чего я добиваюсь с двенадцати лет. Ни одна жертва не будет слишком большой, чтобы удержать мою семью вместе, предстоит пройти еще долгий путь, такой скалистый и крутой, что порой я просыпаюсь по ночам, опасаясь, что упаду. Лишь мысль о Майе рядом со мной делает это восхождение возможным. Но в последнее время, кажется, что жертвы становятся все больше.
Наша мать отчаянно хотела выйти замуж за Дэйва еще в тот момент, когда увидела его. Но тот даже со своим законченным разводом еще не делал ей предложения, очевидно, он не готов брать на себя дополнительный груз в виде еще одной большой семьи. Наша мать уже сделала свой выбор, но теперь, когда мне скоро исполнится восемнадцать, и я законно становлюсь взрослым, я боюсь, что она может окончательно отказаться от нас, лишь бы заполучить кольцо на палец. Каждый раз, когда я заставляю ее расстаться с какой-то частью денег на основные нужды: еда, счета, новая одежда, школьные принадлежности, — она начинает кричать о том, как она бросила школу в шестнадцать и начала работать, ушла из дома и ни о чем не просила своих родителей. Напоминание о том, что тогда у нее не было трех младших братьев и сестер, о которых нужно позаботиться, намекает на то, что она никогда не хотела детей, и нас она завела лишь для того, чтобы порадовать нашего отца, а потом ему хотелось еще одного, пока он не устал от нас и не сбежал, чтобы начать все заново с другой женщиной. Я обращаю ее внимание: тот факт, что наш отец бросил нас, не дает ей волшебным образом права на то, чтобы тоже нас бросить. Но это лишь провоцирует ее и дальше некорректно напомнить о том, что она никогда не вышла бы замуж за нашего отца, если бы случайно не забеременела мной. Я знаю, что она это говорит в порыве пьяной злости, но в то же время знаю, что это правда — вот, почему она всю мою жизнь продолжает раздражаться на меня гораздо больше, чем на остальных. Все это приводит к обычной тираде, что она работает по четырнадцать часов в день, чтобы у нас просто была крыша над головой, и все, о чем она просит меня — так это присматривать за своими братьями и сестрами всего лишь несколько часов после школы каждый день. А когда я пытаюсь напомнить ей, что хотя это и была начальная ситуация, когда отец нас бросил, реальность теперь абсолютно другая, она начинает орать о своем праве на жизнь тоже. В конце концов, я прибегаю к шантажу: мы все появимся у Дэйва с чемоданами в руках, если только она не даст нам денег. Во многом я благодарен ей, что она, наконец, ушла из наших жизней, несмотря на то, что мысли о будущем, нашем будущем, тяжелым бременем ложатся на меня.