— У меня есть игра, которая называется шахматы, — рассказываю я Элис. — У тебя получится в нее играть. В следующий раз принесу ее тебе. — Мы убрали шахматную доску, когда умер Финн.
— Это значит, что ты уйдешь, — говорит она. Я киваю. — Но если ты принесешь мне игру, значит, что ты вернешься! — Она обнимает меня так сильно, что я теряю равновесие.
Когда я помогаю, Элис с ужином, случается что-то невероятное, и Генри начинает чихать и кашлять. Уилл немедленно выбирается из кровати, трогает лоб Генри, спрашивает, как тот себя чувствует. Я отступаю. Не потому что боюсь заразиться от Генри, меня просто пугает идея болезни.
— У него жар, — говорит Уилл, подталкивая Генри к кровати. — Дети иногда подхватывают подобное, такое случается. — Но его лицо бледное.
Я ставлю стул рядом с кроватью. Я ничего не могу сделать для больного ребенка, кроме как развлекать его, поэтому я провожу вечер, рассказывая Генри истории, которые мне рассказывала мать. Он сжимает мою руку в особо волнительных моментах и, в конечном счете, засыпает.
Я удивленно осознаю, что уже темно. Элис прикасается к лицу Генри по краю маски, и затем выдвигает маленькую кровать на колесиках из-под большой и ставит рядом. Уилл стоит в дверном проеме.
— Мне не стоит идти сегодня вечером домой, правда? — спрашиваю я.
Он встряхивает головой. — Я не могу отвести его вниз, только не тогда, когда он болен.
— Он поправится, — бормочу я, просто, чтобы что-то сказать. Отец повторял мне снова и снова, что Финну станет лучше. С тех пор я сомневаюсь над каждым его словом, но тогда верила ему.
— Нам нужно немного поспать, — говорит он, вручая мне еще одну из своих рубашек и указывая на подушку, которую он положил по другую сторону от Генри. Я осторожно отпускаю ручку Генри и иду переодеваться.
Истощенная, я засыпаю сразу же, как только оказываюсь в кровати.
Я просыпаюсь посреди ночи, дрожа. Отбрасываю волосы, и, несмотря на то, что в комнате холодно, я вся в каплях пота. Единственная вещь, о которой я могу думать, это серебряный шприц Элиота. Забвение. Во рту сухо, но у Уилла в квартире нет алкоголя. Я не искала; я просто заметила это, когда рассматривала еду в кладовой.
Уилл и дети спят. Я пытаюсь игнорировать слезы, бегущие вниз по моему лицу, и прижимаюсь лицом в запасную подушку Уилла.
Я разворачиваю подушку и лежу, наблюдая за Генри. Не раньше, чем утренний свет пробивается в неприкрытое окно, я понимаю, что у него больше нет жара.
— Я говорил тебе, что дети иногда подхватывают подобное, — говорит Уилл, когда просыпается. — Болезни не всегда фатальны.