– Что это ты все говоришь о своей матери? – спросил позже в то утро Борис. – Думаешь, нам всем хочется слушать про твою мать? Думаешь, у нас самих нет матерей и нам не нужно о них волноваться?
– Мне определенно стоит волноваться по поводу моей, – согласилась Адина.
Улицы кишели больными, и все говорили, что тиф продолжает распространяться. Отец сказал матери, что Бог утопил шелудивого, чтобы спасти остальную паству, и мама в ответ дала ему пощечину. Я рассказал об этом банде.
– И твой отец просто позволил ей себя ударить? – спросил Борис.
По его мнению, даже тиф мог принести пользу нашему делу, и он снова оказался прав, когда Лейкин пришел ко мне в квартиру и сказал, что Служба создает специальную группу, которая за дополнительные продовольственные карточки будет развешивать таблички про дезинфекцию и карантин. Он позволил мне привести всю группу, и мы три дня развешивали таблички.
– А как он тебя нашел? – поинтересовалась София, когда мы вешали табличку на дезинфекционную станцию.
– Может, я ему нравлюсь, – ответил ей я.
– Да ты никому не нравишься, – сказал Борис.
– В этом он совершенно прав, – подтвердила Адина.
Я использовал дополнительные карточки на покупку ржаной муки, каши и картошки. Борис принес по миске мясного супа каждому члену своей семьи.
Мама всех нас проверила на предмет высыпаний. Она протерла мне руку до мяса, чтобы перепроверить пятнышко, которое ее волновало.
– Немцы бросили нас всех в одну кучу и спустили с цепи ту самую эпидемию, которую пытались предотвратить, – сказала она.
– Представляю, как шокировали бы их твои слова, – сказал ей отец.
Мать Софии перенесла Сальцию в больницу, которая специализировалась на лечении заражения крови, но там ей сообщили, что ни в одной больнице не осталось места для больных другими заболеваниями. Все четыре больницы теперь лечили только эпидемию. Она сказала, что ее отец был раздавлен горем, потому что обе Брыжские девочки умерли в госпитале на Ставках.
– Что еще за Брыжские девочки? – спросил я, и она напомнила. – Теперь понял, – ответил я ей.
– Шимайя думает только о себе самом, – сказала она, и Борис с Лутеком засмеялись.
– Аарон, – поправил я.
– Аарон думает только о себе самом. Разве ты хоть иногда думаешь о других? – спросила она. – «Если ты, Моисей, умрешь от жажды, и скрижали превратятся в песок».
– Что это значит? – спросил я.
– Так говорил мой дедушка, – ответила она. – Когда кто-то его разочаровывал.
– А я-то что сделал? – спросил я.
– Ты ее разочаровал, – пояснил Борис.
– И что такое все понимают, чего я не пойму? – спросил я.