– Так я могу идти? – спросил я.
– Нет, – ответил он.
Он перевел внимание на бумаги, которые лежали перед ним. Поставил подпись на двух и произвел какой-то издевательский звук при виде третьей. Затем он поднялся, обошел стол спереди и сказал, что выменял себе новые сапоги, после чего сделал несколько приседаний, чтобы их растянуть.
– Ты слышал, что немцы уже в Ленинграде? – спросил он. Я покрутил головой. – Представь, Гитлер видит в раю Иисуса и говорит святому Петру: «Эй, почему у этого еврея нет повязки?» А святой Петр отвечает: «Оставь его в покое. Он – сын начальника».
– Хорошая шутка, – сказал я ему после того, как мы немного помолчали.
– Ты как те лавочники, которые прячут товары под пальто и подходят к клиентам, только если знают их в лицо, – сказал он. – Это мне в тебе нравится.
– Спасибо, – ответил я.
– Нам нужно держаться друг друга, – сказал он мне. – Страшно смотреть, как немцы нас разделяют.
– Так я могу идти? – спросил я.
– Ты помнишь, что почувствовал, когда впервые увидел табличку «Евреям здесь не место» в витрине еврейского магазина? – спросил он.
Другой полицейский распахнул дверь и сказал Лейкину, что наконец пришел один из его братьев Чаплинских. Лейкин бросил полицейскому две пачки сигарет, и тот сказал, что Чаплинские тоже курят. Лейкин бросил ему еще две.
– А еще, разве они оба не были законниками? – поинтересовался полицейский.
– Кажется, были, – сказал ему Лейкин. – Еще в Лодзи.
– Здесь прямо собралась какая-то коллегия адвокатов, – сказал полицейский. Он добавил, что Майлер тоже был законником и что, к слову, он до сих пор пытается выяснить, куда выслали семью его жены.
– Поляки жалуются, что мы пользуемся привилегией, потому что их всех посылают за границу, а мы, по крайней мере, работаем дома, – сказал ему Лейкин.
– Передай шарманщикам, – сказал полицейскому Лейкин, и тот ушел.
– Кто такие шарманщики? – спросил я.
– Так называют юденрат, – пояснил он. – Ну понимаешь: брось шарманщику монетку, и он начнет играть, волоча за собой обезьяну.
Он наклонился поправить сапоги, и когда посчитал, что они в порядке, вернулся за стол и снова сел.
– Ну и что ты решил? – спросил он.
Мы умолкли, слушая, как минутная стрелка его часов переходит к следующей отметке.
– Я думаю, что помогу, чем смогу, – сказал я ему.
Он сказал, что даст знать, когда я понадоблюсь, и отпустил. Когда я спускался по парадным ступенькам, к входу подъехал длинный черный автомобиль, впереди сидели двое немцев, а сзади трое бородатых евреев с перепуганными глазами. Когда вечером я рассказал обо всем Борису, он похлопал меня по спине за мудрое решение и сказал, что, может быть, теперь мы будем заранее знать кое-что о происходящем.