Так как ничего поделать с этой ржавчиной было нельзя, мы с Сергеем после обследования трюма предпочли об этом факте забыть и занялись обычными делами. Мы, наконец, забросили в море нашу суперудочку. А потом, с удовольствием приняв участие в гигиенических мероприятиях, как и все, вышли на палубу, где блаженно принимали солнечные ванны и болтали. В это время в рубке не было вахтенного. Управлять рулём было не нужно, стоял полный штиль, и мы двигались как щепка в пруду, то есть – болтались на месте. Так же было и на следующий день. На третий день терпеть это стало уже невозможно. Тем более, по крайней мере, у нас с Сергеем нарастала тревога по поводу воздействия ржавчины на тонкие металлические листы. Каждый день ржавчина всё глубже проникала в металл, и при таких темпах её образования можно было и не успеть доплыть до вожделенной земли.
На двадцать седьмой день морского плаванья, во время завтрака, я рассказал всем о нашей новой беде – всё убыстряющейся коррозии металла «Ковчега». И предложил забыть о прежней договорённости беречь как зеницу ока имеющееся топливо. Нужно было любыми способами быстрее добираться до берега, а то всё золотое наше топливо вместе с нами преспокойно может сгинуть в морской пучине. Никто не возразил, наоборот, в глазах появился свет надежды, порядком уже угасшей за время нашего долговременного болтания в океане. Решение было единодушным – сразу после завтрака заводить погрузчик и пользоваться гребными колёсами до тех пор, пока у нас не останется минимального количества топлива, чтобы можно было маневрировать при появлении берега. Минимальный остаток солярки определили эмпирическим путём. Просто Виктор бухнул наугад, – сто литров, – вот все и ухватились за эту круглую цифру.
После того как лопасти гребных колёс зашлёпали по воде, жить стало гораздо веселее. Хотя скорость «Ковчега» была смешная, но мы двигались. На палубе сухим остаться было невозможно, но никто теперь не стремился скрыться от солёных брызг. Температура воздуха была +28 градусов, а морской воды +20. Все были почти раздеты. Одним словом, палуба теперь походила на морскую курортную яхту. Сюда бы ещё бочку холодного пива, и о большем мечтать не стоило. На палубе мы прохлаждались до наступления полной темноты, но и ночью посиделка не закончилась. Мы перенесли скамейки в рубку и там болтали до двух часов ночи. Всем было хорошо, совершенно не хотелось расходиться.
На следующее утро, позавтракав и приняв вахту от Сергея, я, взяв бинокль, начал оглядывать горизонт. Минут тридцать я развлекался этим занятием, и не зря. В правое окно в небе заметил летящую высоко над морем птицу. До неё было очень далеко, и я не мог определить, что это за птица. Закрепив руль так, чтобы «Ковчег» плыл в нужном направлении, выскочил на палубу и заорал: