Он положил одну винтовку возле Пилар, под деревом, за которым она лежала. Она оглянулась и увидела, что у нее теперь опять три винтовки.
— Вы слишком высоко забрались, — сказал он. — На дороге стоит грузовик, а вам его и не видно. Там думают, что это была бомба с самолета. Лучше спуститесь пониже. Я возьму Агустина и пойду прикрывать Пабло.
— А старик? — спросила она, глядя ему в лицо.
— Убит.
Он опять мучительно закашлялся и сплюнул на землю.
— Твой мост взорван, Inglés. — Пилар смотрела прямо на него. — Не забывай этого.
— Я ничего не забываю, — сказал он. — У тебя здоровая глотка, — сказал он Пилар. — Я слышал, как ты тут орала. Крикни Марии, что я жив.
— Двоих мы потеряли на лесопилке, — сказала Пилар, стараясь заставить его понять.
— Я видел, — сказал Роберт Джордан. — Вы сделали какую-нибудь глупость?
— Иди ты, Inglés, знаешь куда, — сказала Пилар. — Фернандо и Эладио тоже были люди.
— Почему ты не уходишь наверх, к лошадям? — сказал Роберт Джордан. — Я здесь управлюсь лучше тебя.
— Ты должен идти прикрывать Пабло.
— К черту Пабло! Пусть прикрывается собственным дерьмом.
— Нет, Inglés, он ведь вернулся. И он крепко дрался там, внизу. Ты разве не слышал? Он и сейчас дерется. Там, видно, дело серьезное. Послушай сам.
— Я пойду к нему. Но так вас и так обоих. И тебя, и твоего Пабло!
— Inglés, — сказала Пилар. — Успокойся. Я помогла тебе во всем этом, как никто другой бы не помог. Пабло поступил с тобой нехорошо, но ведь он вернулся.
— Если бы у меня был взрыватель, старик не погиб бы. Я бы взорвал мост отсюда.
— Если бы, если бы… — сказала Пилар.
Гнев, ярость, пустота внутри — все то, что пришло вместе с реакцией после взрыва, когда он поднял голову и увидел Ансельмо мертвым у дороги, еще не отпустило его. И, кроме всего этого, было отчаяние, которое солдат превращает в ненависть для того, чтобы остаться солдатом. Теперь, когда все было кончено, он чувствовал одиночество и тоску и ненавидел всех, кто был рядом.
— Если бы снег не пошел… — сказала Пилар. И тут, не сразу, не так, как могла бы наступить физическая разрядка (если бы, например, женщина обняла его), но постепенно, от мысли к мысли, он начал принимать то, что случилось, и ненависть его утихла. Снег, ну да, конечно. Он всему виной. Снег. Он виной тому, что случилось с другими. Как только увидишь все глазами других, как только освободишься от самого себя — на войне постоянно приходится освобождаться от себя, без этого нельзя. Там не может быть своего «я». Там можно только потерять свое «я». И тут, потеряв свое «я», он услышал голос Пилар, говорившей: — Глухой…