Чем дальше они ехали, тем напряженнее становилось движение. Овидайя слышал залпы мушкетов, сопровождаемые низким ревом орудий. Он попытался встретиться взглядом с де Греббером, который сидел напротив него, сложив руки на животе. Торговец поднял брови, словно предлагая задать ему вопрос.
– Что там происходит, сеньор? Война?
Де Греббер радостно захихикал, от чего слои жира на его теле затряслись.
– Вы здесь недавно, не так ли? Это наши суда.
– Возвратившийся флот?
– Да. Сотни кораблей, они заняли весь Эйсселмер, до самого горизонта. Груженные перцем из Малакки, фарфором из Цзиндэчжэня, красным деревом, индиго, цейлонским сахаром. Поистине величественное зрелище. В другой ситуации я с удовольствием посмотрел бы на этот спектакль, но у нас дела.
Овидайя только кивнул. Как он и предполагал, на уровне моста Бушуисслуис бричка повернула на улицу Оуде Хогстраат. Здесь находился дом Ost-Indisch-Huis, штаб-квартира компании. Спустя несколько минут бричка остановилась и возница открыл перед ними дверь. Де Греббер вышел из кареты, Овидайя последовал за ним. Штаб-квартира Ост-Индской компании представляла собой двухэтажное здание из обожженного кирпича с высокими зарешеченными окнами и крыльцом, обрамленным двумя белыми пилястрами в тосканском стиле. Снаружи здание не производило особого впечатления, однако Овидайя знал, что за фасадом скрывается одна из самых великолепных построек Амстердама. Они прошли за порог и оказались во внутреннем дворе, раз в пять превышавшем двор каторжной тюрьмы по размеру. Здесь царило сильное оживление, между отдельными частями здания сновали посыльные и начальство, лица у всех были серьезные, вероятнее всего, они были заняты тем, что подсчитывали прибыль только что прибывшего торгового флота. Де Греббер провел его в часть здания, где, если Овидайя не ошибался, заседала дирекция компании. На это указывали как минимум украшения и декорации, расставленные повсюду, словно это было в порядке вещей. Полы были мраморными, потолки украшены итальянскими фресками, на стенах висели картины, написанные маслом, на которых были изображены суда и негоцианты. Поднимаясь по наружной лестнице на второй этаж, Овидайя увидел огромный портрет Вильгельма III, висевший в противоположном конце коридора. Нидерландский статхаудер смотрел на него, и лицо его было серьезно, в правой руке он сжимал шпагу. Принц Оранский слегка украшал побеленную стену, на которой висел, на большее он вряд ли был способен. Поскольку власть – и об этом знал даже такой kromprater, то есть человек, плохо говорящий на языке страны, как Овидайя, – принадлежала не статхаудеру, не Генеральным землям и не магистрату, а тем, кто давал республике ее огромное богатство. Она принадлежала людям, суда которых как раз в нескольких сотнях метров поодаль ликованием встречали жители Амстердама.