Всё. Меня сдали. В очередной раз меня сдали.
Подводя условно черту под этим периодом жизни, хочу сказать еще раз, но непременно: дамы и господа, все всех сдавали, сдают и будут сдавать на всех уровнях социальной пирамиды. Каждый из людей, обернувшись на свою прожитую жизнь, какой бы по длительности она ни была, вынужден будет согласиться со мной. И для этого совсем не обязательно сидеть в тюрьме. Просто в тюрьме, на "киче" все конкретней, жестче и, может быть, драматичней. Я много знал серьезных бандитов, сейчас многих знаю — все они уже там или завтра будут там. Цена воровского братства мне известна. Но я заметил по жизни: неправедный ко мне — неправедный вообще. Все те, кто хотел мне зла, были наказаны судьбой. А может быть хранит меня материнская молитва?
Я снова сел и никого из своих раздолбаев не сдал, и никто из них не сел.
И снова мысли: зачем я так живу и могу ли жить иначе? Мысли о том, отчего же идет на преступление неглупый человек, знающий о неизбежности предательства и неотвратимости наказания? Парадоксально, но я был идеалистом. Среди преступников больше, мне кажется идеалистов, каждый из которых надеется, что его-то именно и минет чаша сия. А из идеалистов, как показывает история человечества, и происходят самые жестокие и неисправимые преступники. Как избежать страшной участи многих и многих? Я видел один выход: пока тебя не сделали сумасшедшим — учись быть таковым и будь здоров.
Она единственный твой друг и покровитель — шизофрения.
Однако об этом чуть позже.
Глава семнадцатая. Дубль три
1
Я знал многих из крупных киевских бандитов и жуликов. И у них были все основания доверять мне.
А незадолго до моего ареста у одной известной пианистки кто-то утащил четыре золотых антикварных петушка, которые были подарены ей не то Шостаковичем, не то Ростроповичем. И весь киевский "менталитет", естественно, был поднят в ружье. Полковник Хряпа, понятное дело, желал бы иметь еще орденок-с, а тут я — предполагаемый носитель информации оказываюсь у него в застенке. Он мне напрямую:
— Николай Алексаныч, дело ваше — плевое! Ну, подумаешь, какая-то вшивая подделка документов! Детская забава! Два года — и здравствуй, свобода! Мы можем его вообще прикрыть, но!.. Расскажи мне, где золотые петушки, и я тебя отпускаю!
Я говорю:
— Как не знать… Знаю…
— Ну?! И где?
— Как я могу здесь в подвале рассказывать? Давайте я на Крещатике побеседую с этими людьми, которых я знаю, от которых я слышал про этот инкубатор. — Я бестрепетно торгуюсь, и сам не зная еще зачем, но только чувствую. — А в подвале-то сидючи — как?