А наколку дал — кто бы вы думали? Ее дал родственничек старого Зюни юный Юра Юдкин. Он сказал, что Зюня так и живет с продажи царских золотых червонцев. Хватит.
Приходим. Зюня дома — Цыли нет. Она работала где-то гардеробщицей.
Я ему:
— Зиновий Аронович, мы из ЧеКа!
Говорю так потому, что ни КГБ, ни НКВД он уже знать не хотел — ему подай ЧеКа.
— Мы пришли произвести у вас обыск на основании подозрений, что вы экономический диверсант, что много лет совершаете незаконные валютные операции…
Старик молчит.
Мы ему вкачиваем:
— Статья 88-я… Высшая мера наказания… Петровка, 38…- и тому подобное.
Молчит.
Мы начинаем шмон.
Обыскали все. Нашли несколько золотых челюстей — монеты нет. Нашли золотые часы фирмы "Павел Буре" с четырьмя камушками, часы-медальон женские "Мозыръ" и еще какую-то мелочь. Всего грамм сто пятьдесят золота.
Я сделал вид, что пришла пора везти старика в подвалы "ЧеКа" и ломать. Сказал, что он уже не выйдет оттуда по причине преклонных лет и что золото ему уже не понадобится. Оно вернется к бывшей невесте Цыле.
И тогда Зюня говорит примерно такую речь:
— Товарищи советские милиционеры! И я сам, и моя супруга — бывшие сотрудники ЧеКа… Мы расстреливали беляков за большевицкую власть в суровые годы гражданской войны! Мы стреляли-таки в тридцать седьмом году троцкистов-бухаринцев! Но скажу чистую правду: я работал шофером уже на труповозке! И после этого мне уже горбатые девушки казались красавицами! А расстреливала людей она — моя жена Цыля!.. И монеты уже продавала она! Это-таки были ее монеты!
И он рассказал такое, от чего уши в трубочку скручиваются даже у менее чувствительных людей, нежели я. Мерзость так и полезла из него. Было ощущение, что ты босой ногой наступил на мерзкую тварь. Мутился рассудок. Все инстинкты требовали добить эту смердящую, скользкую тварь…
— Где монеты? — спрашиваю. — Составим акт о добровольной выдаче, и вам скостят срок, Зиновий Аронович!
А он все валит на жену, топит ее и зримо радуется, что наконец-то Цылю арестуют и кончится его самый страшный срок — срок пяти десятков лет супружеской жизни…
Монеты он указал. Они были в трубках кроватных стоек. Под никелированными шариками. Теперь Зюня оплачивал золотыми вожделенную даже в дряхлой безобразной старости свободу.
И вот на тюремных нарах я впервые задумался… Даже не задумался, а словно бы что-то нашло: а чем я в сущности отличаюсь от этого Зюни?..
Глава тринадцатая. Провал
1
Я не случайно использовал в названии этой главки слово "провал". Если учесть, что более половины своей жизни я жил и действовал, как нелегал, т. е. человек, живущий в чужой стране под прикрытием легенды и ведущий фактически двойную жизнь, то слова точней не подобрать. Поверьте, я ни в коей мере не хочу оскорбить гражданские чувства читателя, который вправе воскликнуть: "Да полноте! Эдак вы себя, уголовника и разбойника, ставите на один уровень с героями!" Да упаси меня Бог! Я всего лишь человек с воображением. Я вот думаю иногда: хорошо, я преступник. Но вследствие чего? Мир нормально развитого ребенка чист и восприимчив к справедливости и несправедливости. Не была ли моя жизнь всего лишь глупой попыткой в частном порядке установить справедливость, как я ее понимал?