Погружённый в свои раздумья, отец сразу и не услышал, как кто-то настойчиво стучит в дверь.
Он открыл и, к своему большому удивлению, увидел перед собой обычно сурового и недружелюбного домовладельца реб Эфраима Каплера, который на сей раз приветливо улыбался.
— Добрый день, — не переставая широко улыбаться, сказал зачастивший к своему квартиранту реб Эфраим. — Сейчас запираться, по-моему, нет никакого смысла. От чумы замками и щеколдами не отгородишься. Если эти… товарищи… захотят, они без отмычки откроют любую дверь, за которой лежит чужое добро.
— Простите, реб Эфраим, кого вы имеете в виду, о ком это с таким пылом говорите? — прикинулся простаком отец.
— А о ком сейчас все говорят? О тех же! О новых хозяевах жизни. Как ваш шурин? Он вернулся?
— Да.
— Быстро, однако, три годочка пролетели.
— На свободе время летит быстро, а тюрьма, позвольте вам заметить, у текущего времени как бы крылья подрезает. Поэтому, наверное, любому человеку, которого бросили в застенок, всегда кажется, что время не летит, а едва ползёт по-черепашьи, — мягко возразил отец.
— Думаю, русские возместят вашему шурину за все его лишения. К портновству он вряд ли вернётся. Пристроят куда-нибудь. Не пожалеют для страдальца тёплого местечка.
«Хитрый лис», — мелькнуло у отца в голове. Реб Эфраим Каплер заблаговременно пытается проложить себе через Шмулика на ближайшее будущее ровную безопасную дорожку. Но отец не показал вида, что разгадал намерения домовладельца, не перебивал гостя и слушал его с почтительным вниманием.
— Для вас, Шлейме, что та власть, что эта, разницы никакой, — откровенно сказал он, подкрутил свои несравненные усы и со значением добавил: — А для нас это — наброшенная на шею петля. Одно движение, и задушат. Вся надежда на то, что от любой власти, прямо скажу, нам, евреям, иногда удавалось откупиться. Может, Бог даст, откупимся и от этой. Нет такой власти, которая была бы равнодушна к золоту. Когда появится ваш шурин, дайте мне знать. Хочу с ним кое о чём потолковать. Буду вам очень обязан.
— Если появится.
— Появится, никуда не денется. Скоро мы о нём услышим, поверьте моему чутью.
На третий день, в субботу, когда даже не верующий в Бога отец, соблюдая обычаи предков, не притрагивался к иголке и не осёдлывал свой верный «Зингер», Шмулик наконец пришёл в мастерскую.
Не поздоровавшись, он кинулся к отцу, окольцевал его мускулистыми руками и чуть не задушил в объятьях.
— Наша взяла! Говорил же я тебе, глухарю, что наша возьмёт, а ты не верил! — воскликнул Шмулик с победительным восторгом. — Ты что, как будто этому и не рад? Лицо кислое, как простокваша.