Дедушка нырнул в сумрак.
Вернувшись домой, мама пересказала мужу прощальные слова отца.
— Ему можно посочувствовать, — кивнул Шлеймке. — Блюма Бергер свою дочь прокляла и выгнала из дома. Чем всё кончилось, мы хорошо знаем. Но теперь есть беды пострашнее, чем неудачный брак, и эти беды подстерегают чуть ли не каждого, несмотря на возраст. Войны, погромы, бездомность.
— У нас, слава Богу, пока тихо.
— Пока тихо, — повторил отец. — Ты у своих Коганов вообще как за каменной стеной, туда дурные вести не доходят, а сюда, в мастерскую, стекаются всякие недобрые слухи. Хоть уши затыкай.
— Почему ты мне никогда о них не рассказываешь? — упрекнула отца мама.
— Не хочу тебя расстраивать. Вдруг все эти слухи высосаны из пальца?
— Какие слухи?
— Самые разные. Говорят, что новые власти собираются закрыть все синагоги ремесленников — мясников, сапожников и прочих. Хватит, мол, одной на всех.
Мама слушала, не перебивая.
— А ещё говорят, что составляются какие-то тайные списки.
— Списки?
— Да, списки, — уже не скрывал раздражения отец. — Тех, кого Шмулик всегда называл буржуями.
— Интересно, что с ними, этими буржуями, собираются делать?
— Понятия не имею. Правда, всезнайка Хаим-Гершон Файн, когда забирал свою обнову, обмолвился, что, наверное, закроет пекарню и переедет к двоюродному брату в Гаргждай. Он, не задумываясь, за сносную цену охотно продал бы её, но где сейчас найдёшь покупателя?
Мама вытаращила глаза, и отец счёл нужным добавить:
— Хаим-Гершон Файн объяснил мне, что в Советском Союзе всеми пекарнями владеют не частные лица, а государство.
— Если он уедет, таких булочек и хал, как у реб Хаим-Гершона, уже больше нигде и ни у кого в Йонаве не купишь.
— А ещё он сказал, что настали такие времена, когда лучше всего не держаться за своё имущество, постараться вообще о нём забыть, как будто его никогда и не существовало. Перебраться в какую-нибудь дыру, в глухомань, и не пытаться отстаивать собственное добро. Русским, сказал Хаим-Гершон, нищие милее, чем богатые.
Не прошло и месяца, как слух о закрытии в Йонаве малых синагог подтвердился.
Весной 1941 года мой дядя — заместитель начальника местного отдела НКВД по оперативной части Шмуле Дудак — привел к отцу нового клиента — своего непосредственного начальника майора Воробьёва.
— Алексей Иванович, — представился представитель власти.
— Шлейме.
После знакомства весь следующий разговор Шмулик прилежно переводил на идиш.
— Самуил Семёнович рекомендовал мне вас как портного высшей категории. — Воробьёв пытливым оком опытного дознавателя оглядел комнату. — Старая шинель у меня износилась. Решил перед переездом на другое место службы сшить новую.