— Так-так. У вас есть опыт такой работы? Вы когда-нибудь этим занимались?
— Так вышло, что я вынянчила всех своих младших сестёр. Мама моя всё время тяжело болела, подолгу лежала в постели, а я возилась с малышками, кормила их, мыла, водила гулять, укладывала спать и убаюкивала, рассказывала им сказки, которые сама же и придумывала.
— Что я могу вам сказать? Честь и хвала такой дочери и сестре! А этих сестёр у вас, милая, много?
— Три. И ещё два брата. Я в семье самая старшая. Мама родила шесть дочерей и четырех сыновей, но выжили не все. Кроме меня остались три девочки — Песя, Хася и Фейга и Мотл со Шмуликом.
— Что же, видно, вы прирождённая нянька. Я переговорю с Ароном и Этель, моим сыном и невесткой. Зайдите через день-два, и я сообщу вам, что мои дети решили.
Хенка две ночи не смыкала глаз, всё смотрела с топчана в оконце и торопила рассвет.
5
На третий день она встала раньше всех в доме, причесала чёрные вьющиеся волосы, надела своё лучшее ситцевое платье и бегом припустилась к закрытой на амбарный замок москательно-скобяной лавке. Реб Ешуа Кремницера она узнала ещё издали — он степенно шёл из синагоги, держа под мышкой молитвенные принадлежности, упрятанные в бархатный чехол с вышитой на нём шестиконечной звездой — магендавидом. Казалось, богобоязненный лавочник ещё продолжал молиться и ему доставляло ничем не замутнённую радость беседовать без лишних свидетелей с Господом Богом о чём-то сокровенном.
Чем ближе он подходил, тем сильнее сжималось Хенкино сердце в комок, который, как брошенный ломоть хлеба, клевали налетевшие со всех сторон птицы.
— Вы что, тут на крыльце и ночевали? — шутливо упрекнул её реб Кремницер.
— Доброе утро, — сказала Хенка. То, что реб Ешуа так тепло поздоровался, её обнадёжило.
— Сейчас открою лавку, и мы обо всём потолкуем. Как видите, на старости лет я торгую всякой мелочью — защёлками, задвижками, замками, гвоздями, а эту рухлядь — он ткнул в покрытый ржавчиной собственный дверной замок — никак не соберусь заменить. Забываю. Ничего не поделаешь. От старости пока ещё никому живым не удалось убежать, хотя скоро я от неё, треклятой, всё-таки сбегу. А куда от старости убегают, вы, наверное, знаете. К праотцам. Заходите!
Выслушав не очень ободряющие нравоучения о старости, Хенка вошла следом за ним в лавку.
— Вчера за клеем для своего мужа Довида заходила, так сказать, не состоявшаяся жена моего брата Исайи — сапожничиха Роха. Она за вас головой ручается: мол, вы и честная, и опрятная, и добрая, и на все руки мастерица…
— Спасибо, — выдохнула Хенка, хотя такое начало скорее напугало её, чем обрадовало.