– Я начну свои лекции с рассказа о строении клетки. Сейчас много споров в науке…
Где? Каких споров? Прошлая жизнь всех тридцати человек – от бывшего следователя до продавца из сельмага – была очень далека от жизни любой науки… Прошлая жизнь курсантов была более далека от нас, чем загробная, – в этом-то уж каждый из курсантов был уверен… Какое им было дело до каких-то споров в какой-то науке? Да и что это за наука? Анатомия? Физиология? Биология? Микробиология? Ни один курсант не сказал бы в тот день, что это такое – «биология». Те курсанты, что были пограмотней других, достаточно много голодали, чтобы не сохранить интереса к спорам в какой-то науке…
– …Много споров в науке. Сейчас принято излагать эту часть курса по-другому, но я буду рассказывать вам так, как считаю верным. Я договорился с вашей администрацией, что этот раздел буду излагать по-своему.
Андреев попробовал вообразить себе эту администрацию, с которой договорился брюссельский профессор. Начальник больницы, который острым взглядом вахтера пронизывал каждого курсанта на вступительном экзамене. Или пахнущий спиртом, икающий, красноносый исполняющий обязанности начальника санотдела. Больше никакой высшей администрации Андреев придумать, вообразить не мог.
– Этот раздел я буду излагать по-своему. И перед вами я не хочу скрывать своего мнения.
«Скрывать своего мнения», – повторил шепотом Андреев, восхищенный этими необыкновенными словами из необыкновенной науки.
– Не хочу скрывать своего мнения. Я – вейсманист, друзья мои…
Уманский сделал паузу, чтобы мы могли оценить его смелость и его деликатность.
Вейсманист? Это курсантам было все равно.
Никто из тридцати человек не знал и никогда не узнал, что такое митоз и что такое нуклеопротеидные нити – хромосомы, содержащие дезоксирибонуклеиновую кислоту.
Не интересовалась дезоксирибонуклеиновой кислотой и администрация больницы.
Но прошел год-два, всю общественную жизнь по разным направлениям прорезали темные лучи биологической дискуссии, и слово «вейсманист» стало достаточно понятным для следователей со средним юридическим образованием и для обыкновенных людей, подверженных бурям политических репрессий. «Вейсманист» зазвучало грозно, зазвучало зловеще, вроде хорошо известных «троцкист» и «космополит».
Именно тогда, через год после биологической дискуссии, Андреев вспомнил и оценил и смелость и деликатность старика Уманского.
Тридцать карандашей рисовало в тридцати тетрадках воображаемые хромосомы. Вот эта-то тетрадка с хромосомами и вызвала особенную ярость медведя.