В зеркале (Шаламов) - страница 132

Книжный ли поэт Пастернак? Поздний – безусловно не книжный. Но и в раннем Пастернаке яркости чувства, видения мира (вопреки <нрзб> я считаю термин «видение» в высшей степени удачным), свежести наблюдаем то самое, что В.М. Инбер называла когда-то «неутомленным глазом», все это в высшей степени живо и в существе своем вовсе не книжно.

Однако существовало и другое мнение.

Я, например, беседовал с одним не то историком, не то археологом.

– Нет, не хвалите Пастернака. Это не то. Там географию надо знать.

– Какую географию?

– Ну, Анды там всякие, Кордильеры.

Я вспомнил. Действительно, у Пастернака в «Сестре моей жизни» были строки:

«И таянье Андов вольет в поцелуй» и т.д.

Книжность у больших поэтов преодолевается – у Мандельштама, Цветаевой – тем, что для обоих поэзия была судьбой и это ярко выражено в каждом стихотворении.

А у Пастернака сквозь якобы книжность было всегда такое яркое, такое свежее восприятие мира, какого не было ни у одного русского поэта, кроме, может быть, Блока (который нами до сих пор не оценен как следует).

<1960-е гг.>

О книжности и прочем

Книжность не следует смешивать с энциклопедичностью знаний, со стремлением «быть с веком наравне».

Пушкин – книжный поэт или нет?

А ведь у него бесчисленное количество образцов, имен, в стихах из мифологии, из самых традиционнейших оригиналов.

По сравнению с Некрасовым Пушкин кажется книжным поэтом. А он только богаче, шире, ярче Некрасова.

* * *

Обязательно ли поэту знать (не только чувствовать) природу. Быть ботанически грамотным, чтобы не называть травой разнообразные цветы – растения с тонким зеленым стеблем – миллионы.

Будущее поэзии – это точность, детальность.

Космос поэзии – это ее точность, подробность.

Этот космос безграничен.

Если для прозы будущее мне кажется литературой знающих людей – типа Экзюпери, который открыл нам воздух, то будущее поэзии – все точности.

За деревьями должен видеться не лес, а голубая кожица ольхи. Каждое растение должно быть названо по имени.

Тут дело не в ботаническом знании, осушающем стихи.

Я хорошо, мне кажется, чувствую природу, но в ботанике неграмотный человек. Хорошо чувствовать природу – это значит ее очеловечивать.

Солженицын жаловался, что не знает ботанических названий тех растений, которые встречал, и я их не знаю. И Пастернак их не знал. Но старался узнать. Отличный «Орешник» в его стихах – убедительный пример.

Игорь Северянин – принципиальный горожанин – и знать не хотел о траве и о деревьях. Даже такая общая форма у него <вызывала> раздражение.

Шофер у Северянина едет «сквозь природу».