Пишется определенный текст.
Стихотворение – это смысловое торможение звукового потока, отливка в смысловые формы звуковой расправленной лавы.
Эвфония, благозвучие в стихах – это скорее грань благозвучия, тот необходимый грамматический уровень, при котором стихи остаются стихами. Это как бы грань улицы и благовоспитанной человеческой речи – в стихотворной строке.
Испытания и поиск идут именно на грани звукового «шума времени» – по Мандельштаму – или «музыки революции» – по Блоку.
Стихи – это особый мир, где чувства и мысль, форма и содержание рождаются одновременно под напором чего-то третьего и вовсе не названного ни в словаре политики, ни в катехизисе нравственности. Все начала вместе рождаются и вместе растут, обгоняя друг друга, уступая друг другу дорогу, и создают необыкновенно важную для поэта художественную ткань.
Эта художественная ткань – не чудо. В ней есть свои законы, которые строго действуют в мире тридцати трех букв русского алфавита, способных передать не только частушку Арины Родионовны, но и трагедию Мазепы и драму Петра. Возможности, указанные Пушкиным в «Сонете», – безграничны Следует также обратить внимание, что сонет – это стихи о стихах. Напрасное уклонение от таких «формальных» (даже формальных в двойных кавычках, сугубых кавычках) произведений только обедняет нашу поэзию.
Это и есть строки о труде, о поэтическом труде. Стихи о стихах – это и есть стихи о труде. Не только потому, что дело поэта – это его стихи, по Пушкину и Полежаеву[76]. Именно стихи о стихах дали бы возможность сравнить ряд поэтических концепций, показали бы «кто есть кто». Но, конечно, стихи о стихах не столь важный вопрос, сколь вопрос о стихотворной гармонии. Стихотворная гармония зависит от сочетания согласных в стихотворной строке. Этот звуковой поток и рождает русские стихи.
1970-е годы
Что важно в Пушкине? – жажда жизни
Он отошел на полчаса от письменного стола к барьеру на Черной речке, чтобы заткнуть глотку Дантесу, защитить честь жены.
Не прерывая ни творческих планов, ни даже переписки.
Пушкин был стрелок отличный, получше Дантеса, и в полной уверенности ехал на дуэль, торопясь застрелить негодяя.
Самолюбствие было Пушкину всего дороже.
Выход из драмы ревности Пушкин видел только в пуле. Отличный стрелок, он не сомневался в победе, в спортивной удаче, наконец, в расположении бога Аполлона.
Маяковский в отличие от Пушкина вовсе не владел этим наступательным оружием. И в оборонительной позиции дотянул свой браунинг до собственного виска.
Опять же самолюбствие было Маяковскому всего дороже: нашел в себе силы. Маяковский был, несмотря на «тушу», физически очень слабый – пишущую машинку, старинный «Ундервуд» «на развернутый лист», не мог, по воспоминаниям Волкова-Ланнита, перетащить из комнаты в комнату.