В зеркале (Шаламов) - страница 72

На первую страницу
Я сохраняю амулеты
В черте Москвы,
Народной магии предметы —
Клочки травы.
В свой дальний путь, в свой путь недетский
Я взял в Москву —
Как тот царевич половецкий,
Емшан-траву, —
Я ветку стланика с собою
Привез сюда,
Чтоб управлять своей судьбою
Из царства льда.

1965

* * *

Пусть свинцовый дождь столетья,
Как начало всех начал,
Ледяной жестокой плетью
Нас колотит по плечам.
И гроза идет над нами,
Раскрывая небо нам,
Растревоженное снами
И доверенное снам.
И черты стихотворенья,
Слепок жестов, очерк поз,
Словно отзвуки движенья
Проходящих в мире гроз.

1966

* * *

Не покончу с собой —
Превращусь в невидимку:
И чтоб выиграть бой,
Стану призрачной дымкой.
Я врага разыщу
Средь земного предела,
Подкрадусь, отомщу,
Завершу свое дело.
Это вера из вер —
Та дикарская вера,
Катехизис пещер
И путей Агасфера.

1966

* * *

Любви случайное явленье
Смиренно чудом назови
И не бросай слова презренья
Вслед улетающей любви.

1966

* * *

Взад-вперед ходят ангелы в белом
С неземным выражением глаз,
Труп еще называется телом —
В лексиконе, доступном для нас.
И чистилища рефрижератор,
Подготовивший трупы в полет,
Петербургский ли это театр,
Навсегда замурованный в лед.
Распахнут подземелье столетья,
Остановится время-пора
Лифтом морга, как шахтною клетью,
Дать добычу судьбы – на-гора.
Нумерованной, грузной, бездомной
Ты лежала в мертвецкой – и вот
Поднимаешься в синий огромный
Ожидающий небосвод.
Вот последнее снаряженье:
Мятый ситцевый старый халат,
Чтоб ее не стеснились движенья
В час прибытия в рай или в ад.
И обряд похоронного чина,
И нарушить обряда не сметь,
Чтобы смерть называлась кончина,
А не просто обычная смерть.
И нужна ли кончина поэту,
Торопливых друзей говорок,
Заглушающий выкрики света
От обугленных заживо строк.
Нумерованной, мертвой, бездомной
Ты лежала в мертвецкой – и вот
Поднимаешься в синий огромный
Ожидающий небосвод.

1966

Живопись

Портрет – это спор, диспут,
Не жалоба, а диалог.
Сраженье двух разных истин,
Боренье кистей и строк.
Потоком, где рифмы – краски,
Где каждый Малявин – Шопен,
Где страсть, не боясь огласки,
Разрушила чей-то плен.
В сравненье с любым пейзажем,
Где исповедь – в тишине,
В портрете варятся заживо,
На странной горят войне.
Портрет – это спор с героем,
Разгадка его лица.
Спор кажется нам игрою,
А кисть – тяжелей свинца.
Уже кистенем, не кистью
С размаха художник бьет.
Сраженье двух разных истин.
Двух судеб холодный пот.
В другую, чужую душу,
В мучительство суеты
Художник на час погружен,
В чужие чьи-то черты.
Кому этот час на пользу?
Художнику ли? Холсту?
Герою холста? Не бойся
Шагнуть в темноту, в прямоту.
И ночью, прогнав улыбку,
С холстом один на один,
Следующая страница