– Ты права. Мы делали все, что могли, лишь бы Дмитрий ничего не узнал.
– Слушай, может, я и ошибаюсь, но он не так напряжен, как обычно. Словно его отпустило. И он больше не ревнует. Ему вправду наплевать на то, что мы женаты. А ты как считаешь? – с надеждой спросила она.
Воображаешь, будто война могла превратить его в человека? Думаешь, война – это школа человечности, которую Дмитрий теперь готов окончить с отличием? – едва не спросил Александр. Но тут он открыл глаза и увидел испуганное лицо Татьяны.
– Может, ты и права, – тихо сказал он. – Скорее всего, мы ему просто безразличны.
Татьяна закашлялась, погладила чисто выбритую щеку Александра и, наклонившись, прошептала:
– Ты скоро сможешь встать? Нет, не думай, я тебя не тороплю. Просто видела, как вчера ты пытался подняться. Стоять больно? Спина ноет? Значит, заживает. Ты у меня молодец. Как только немного оправишься, мы уходим. И нам больше никогда не придется с ним встречаться.
Александр бесконечно долго смотрел на нее. Но прежде чем открыл рот, Татьяна поспешно заверила:
– Шура, не волнуйся. Я все понимаю. И вижу Дмитрия насквозь.
– Неужели?
– Правда. Потому что он, как и все мы, сумма составляющих его частей.
– Его не исправить, Таня. Ничем. Даже ты тут бессильна.
– Ты так считаешь?
Она попыталась улыбнуться. Александр сжал ее руку.
– Он точно такой, каким хочет быть. Какое там исправление, когда он построил собственную жизнь на тех принципах, в которые верит и считает единственно возможными? Не твоих и не моих, а своих, пусть и уродливых. На лжи и обмане, на злобе и интригах, на презрении ко мне и неуважении к тебе.
– И это я знаю.
– Он нашел себе темный угол Вселенной и хочет утащить нас за собой.
– Знаю.
– Будь очень осторожна с ним, хорошо? Ничего ему не говори.
– Разумеется.
– Как сделать, Таня, чтобы ты нашла в себе силы отвергнуть его, повернуться к нему спиной? Сказать себе: я не возьму его руку, потому что он не желает спасения? Что?
Ее глаза блеснули поистине неземным светом. Светом мысли.
– О, он захочет спасения, Шура. Другое дело, что у него нет на это ни малейшей надежды.
Тяжело опираясь на палку, Дмитрий вошел в палату.
«Это становится моей жизнью, – подумал Александр. – Битвы на том берегу реки, выздоравливающие в соседней палате, генералы, составляющие планы, поезда, привозящие еду в Ленинград, немцы, расстреливающие нас с Синявинских высот, доктор Сайерз, готовый покинуть Советский Союз, Татьяна, склоняющаяся над умирающими и лелеющая новую жизнь в своем чреве, а я лежу целыми днями, жду, пока сменят бинты и простыни, и смотрю, как вертится Земля. Как проносятся мимо события и минуты».