Жена сокрушенно покачала головой:
– Толмачево? Думаешь, там ему ничто не грозит? Ты уверен?
– Абсолютно, – заверил отец.
– Ни за что! – завопил Паша. – Папа, война началась! Никаких лагерей. Я иду на фронт. Добровольцем.
Молодец, подумала Татьяна, но тут отец круто развернулся и уставился на сына с такой яростью, что она мигом прикусила язык. Отец схватил Пашу за плечи и принялся трясти:
– Что ты сказал? Совсем спятил? Добровольцем?!
Паша попробовал вырваться, но отец держал его железной хваткой.
– Да отпусти же, папа!
– Павел, ты мой сын и обязан подчиняться. Прежде всего тебе необходимо убраться из Ленинграда. Потом обсудим насчет фронта. А пока нужно успеть на поезд.
Во всей этой сцене, происходящей в маленькой комнате, на глазах у стольких людей, было нечто неловкое, чтобы не сказать постыдное, и Татьяна хотела отвернуться, но куда? Напротив сидели дед с бабкой, за спиной – Даша, слева – мать с отцом и брат. Она опустила голову и закрыла глаза, представив, как лежит на спине посреди летнего луга, покусывая сладкий клевер. И никого вокруг.
Как может все настолько разительно измениться за считанные секунды?
Она открыла глаза и моргнула. Одна секунда. Еще раз моргнула. Другая.
Несколько секунд назад она спала.
Несколько секунд назад прозвучала речь Молотова.
Несколько секунд назад папа принял решение.
И вот теперь Паша уезжает. Миг, миг, миг…
Дед и бабушка дипломатично помалкивали. Как обычно. Дед всегда старался оставаться в тени. Бабушка в этом отношении была полной его противоположностью, но именно в этот момент, очевидно, решила последовать его примеру. Возможно, потому, что он стискивал ее руку, стоило ей открыть рот; но, как бы там ни было, она безмолвствовала.
Даша, никогда не боявшаяся отца и ничуть не обескураженная надвигающейся, но пока еще отдаленной опасностью, живо вскочила:
– Папа, но это безумие! Почему ты его отсылаешь? Немцы даже не подступают к Ленинграду. Ты же слышал товарища Молотова! Они на западных границах. Это тысячи километров отсюда.
– Помолчи, Дашенька! – бросил отец. – Ты понятия не имеешь, что такое немцы.
– Но их здесь нет, – повторила убежденно Даша голосом, не допускавшим дальнейших возражений.
Татьяна неизменно завидовала сестре, умевшей говорить так убедительно. Ее собственный голос был тихим, как отдаленное эхо, словно она так и не стала женщиной, и во многих смыслах это именно так и оказывалось. Даже месячные начались только в прошлом году, и вряд ли их можно было назвать месячными, скорее квартальными. Пришли зимой, решили, что это им не нравится, и ушли до осени. Осенью снова начались как ни в чем не бывало, но с тех пор это произошло только дважды. Если бы все было, как полагается, возможно, и голос Татьяны приобрел бы необходимую звучность, как у Даши. По Дашиным месячным можно было календарь сверять.