Моя истинная природа оставалась скрытой. Скрытой от моего отца, мачех, прислужниц. И даже от меня самой, хотя тогда я еще не понимала этого.
Я тщательно оберегала свои секреты, никому их не доверяя. Нимра и Кешет – и те не знали обо всех моих поступках. Если тайну знают двое, это уже не тайна, даже если жизнь наполнена молчанием.
Из того, на что я отваживалась, меня бы за многое простили. Но не за все. Даже мой отец, любивший постигать новое и разрешавший своим чужеземным женам молиться кому и как угодно, не обрадовался бы, узнав, что его дочь посещает храмы других богов.
Любопытная деталь: эту свободу мне обеспечило женское покрывало, которое я так презирала, которое я с такой неохотой носила, когда приходилось накинуть его, как подобает царской дочери. Я жаловалась, что его складки сковывают и душат меня.
Но я узнала, что, хотя покрывало действительно сковывает женщину и превращает ее в тень, которую никто не замечает, оно также дарует свободу.
Оно превращает женщину из наделенной именем и узнаваемой в незнакомку, чье тело и лицо скрывает материя. Прячась под покрывалом, женщина может стать кем угодно, делать что угодно, оставаясь неузнанной даже родным братом. Женщина, закутанная в покрывало, способна на многое.
Под покрывалом я ускользала из царского дворца. Под покрывалом я становилась всего лишь одной из женщин, сливавшейся с морем других, неузнанных и неузнаваемых. Под покрывалом дочь Соломона могла ходить свободно и беспрепятственно.
Под покрывалом я изучала город. Жизнь людей, которыми правил отец. То, что они любили, на что гневались, что ненавидели и чему радовались.
Под тканью покрывала я изучала себя и свои желания.
Город царя Давида – некогда обитель одного лишь Господа Яхве – теперь вмещал десятки храмов, воздвигнутых во славу чужеземных богов. И богинь. Ваал и Шамаш, Анат и Астарта, Баст и Дагон – все обрели приют в стенах Иерусалима.
Пророк Ахия восставал против поклонения этим иноземным идолам, но на него почти никто не обращал внимания. В мирное время, когда жизнь протекала легко, когда в должный срок шли дожди, когда всходили обильные урожаи, кто мог поверить, что Господь гневается? И разве Храм Господа, Великий Храм, вмещавший священный Ковчег, не венчал собой самый высокий холм во всем городе? Разве не означало это, что Господь – первый среди всех богов?
Поэтому никто не покушался на иноземные храмы, и боги их процветали. Храмы помогали и в торговле, ведь прибывающим в Иерусалим путешественникам нравилось, что там обитают их боги. Торговцы, пребывающие в веселом расположении духа, легче расстаются с деньгами, нежели те, кто считает дни до возвращения на родину. Иерусалим преуспевал.