И страшнее всего было то, что ей не принадлежали даже собственные дети. Вопреки всякому здравому смыслу и справедливости, в этой стране дети принадлежали мужчинам, а женщины считались имуществом, наподобие рабов или домашнего скота. «Как будто тот, кто посеял семена, имеет больше прав, чем та, что вскормила их, выращивая урожай!»
Но таков был закон в этой стране. Отцовское право почиталось превыше всего. Как будто хоть один мужчина может точно знать, что именно он зачал ребенка! Всегда был повод для сомнений. Всегда. Женщина могла быть неверной или просто ошибиться. Лишь материнство сомнений не вызывало.
Она прислонилась лбом к прохладной, искусно вырезанной каменной решетке и посмотрела вниз, на гаремный сад. Сегодня там сидело всего шесть женщин. Они болтали друг с другом и примеряли безделушки. Одна, более трудолюбивая, пришивала круглые блестки к платью. Ткань ярко вспыхивала, когда на маленькие золотые диски падали лучи солнца.
«Как они могут быть довольны такой жизнью? Они ничего не делают. Их слова ничего не стоят». Здесь, на севере, женщины обладали меньшей свободой, чем закованные в кандалы рабы, ведь их оковы оставались невидимыми.
«И поэтому они уверяют, что никаких оков на них нет. – По спине у нее пробежал холодок. – Я бы предпочла кандалы из железа. Как они могут жить вот так, взвешивая каждое слово, чтобы не вызвать неудовольствия мужчин, не ступить туда, куда не разрешают мужчины?»
И все же эти женщины казались счастливыми, а если они и грустили, то по другим причинам. «Мои желания – не их». Она пристально смотрела на женщин в саду. Вот одна из них наклонилась к соседке и что-то прошептала ей на ухо. Обе рассмеялись. На миг Билкис почувствовала зависть к этим женщинам, таким спокойным и довольным. «У них так мало тревог!»
У этих ворот было две створки. Ни одна женщина здесь не обладала настоящей свободой. Но и мужчин связывали путы – путы обязанностей. Им приходилось заботиться о женщинах, которых они поймали в ловушку. «Можно лишь посочувствовать мужчине, у которого слишком много жен. Не видать ему спокойной жизни, если они сами не даруют ему мир».
Женщины встали и исчезли в полумраке гарема. Осталась только трудолюбивая швея. Она недолго сидела одна. В сад пришла другая женщина. Она несла младенца и вела за руку маленького мальчика. Швея отложила платье и раскрыла объятия. Мальчик кинулся к ней. Билкис вздохнула и отвернулась.
Эта молодая мать никогда не почувствует на своих плечах тяжесть царствования. Никогда ей не придется делать более серьезный выбор, чем между двумя украшениями. Никогда ее не сочтут равной. Но о ней будут заботиться, избавляя от жестокой свободы выбора.