А потом брала меня за ручку и уводила в свой двор. Мы садились у фонтана, и царица Мелхола наставляла меня, словно взрослую и разумную ровесницу моего отца: «Твои бабушки очень хорошие. Они добрые и любят тебя. Но иногда им не хватает проницательности. Запомни, царевна: самое лучшее – молча ждать. Вот что должна делать женщина. Ждать».
«А чего нужно ждать?» – спрашивала я. Но царица Мелхола никогда не отвечала. А если и отвечала, я не поняла и не запомнила ее слов. Песни моей смешливой бабушки и подарки доброй мне нравились больше, чем хладнокровные предупреждения царицы Мелхолы.
Может показаться, будто я очень долго жила с ними и хорошо их узнала, но на самом деле сейчас я едва могу вспомнить их лица, ведь, когда я была очень маленькой, они уже успели достичь преклонного возраста. Царица Мелхола и госпожа Вирсавия обрели вечный покой в гробнице рядом с царем Давидом. Оставила меня и моя смешливая бабушка Зурлин. Вирсавия и Мелхола умерли в год, когда мне исполнилось семь. А немного спустя, вбежав однажды в покои бабушки Зурлин, я увидела, что служанки складывают в дорожные сундуки все ее наряды и вещи. Когда я поняла, что она уезжает, и разрыдалась, она обняла меня. Я почувствовала аромат лилий и мирры. «Когда-нибудь ты поймешь, – сказала она, и на этот раз не засмеялась. – Ты знаешь, что я люблю тебя, милая. Но я стара. И моих дорогих подруг уже нет. Я устала жить на чужбине». Она положила руки мне на плечи и слегка отстранила меня, вглядываясь в мои мокрые от слез глаза. «Я хочу вернуться домой, Ваалит. К моему народу и моим богам. А еще… Есть и другие причины». Но о них она мне тогда не сказала.
«Но как же я буду жить без тебя?» – запричитала я. Она рассмеялась: «Ты будешь жить очень хорошо, малышка». Я помню прохладное прикосновение ее мягких губ, когда она поцеловала меня в лоб. «Осуши глазки и помни: я отправляюсь не на тот свет, а в Ашкелон. Разлука не вечна, маленькая богиня».
Вот так меня покинули все мои бабушки, не минуло и двух полнолуний. Мне остались только заветные воспоминания об их словах, звучавших теперь лишь во сне.
Но шкатулка слоновой кости хранила для меня зримое свидетельство о прошлом, дар от женщины, которая пришла и ушла до меня. Сокровище, которое передали мне, когда я тоже стала женщиной.
Ривка не говорила, что наследство – тайный дар, но я чувствовала, что отцу неприятно было бы видеть его. Поэтому я хранила шкатулку под кроватью, не пряча ее, но и не выставляя напоказ. Иногда я доставала ее и перебирала скромные мамины сокровища. Держала их в руках, пробовала на вес, пытаясь разгадать их смысл.