В полдень приехал из подразделения, участвовавшего в операции, комполка в сопровождении автоматчиков.
– А что я говорил? – здороваясь, хмуро прогрохотал он из дверного проема. – Что, не моя ли правда? Говорил, что подорвут. Надо посмотреть, что там случилось.
Собрались быстро. На машинах они ехали в Семидубы. Полковник Сидоров, недавно получивший звание, молчал, нервно раскуривая папиросу за папиросой. Он курил только «Казбек».
Семидубы – большой в несколько десятков дворов хутор, как далекий островок, затерявшийся в густом лесном массиве. Хутор отделяли сорок пять километров от райцентра. Аборигены жили более вольготно, чем жители окрестных сел. Создавая видимость, что они далеки от политики, выдавали себя за евангелистов-баптистов. Клялись святостью своей веры. Но все это было для вида, как говориться, для отвода глаз. Новая власть – советская – их пугала колхозами.
А вот с приходом немцев в каждом дворе белыми скатертями накрывались столы, ставилось угощение с горилкой, домашней тушенкой, ведрами куриных яиц и крынками молока и простокваши. Все перечисленные продукты немцы очень любили, ласково называя последние два деликатеса «яйками и млеко». Хозяева, фигурально выражаясь, встречали немецких завоевателей хлебом-солью.
По душе пришелся хуторянам гитлеровский «новый порядок». Семь молодых хлопцев добровольно пошли служить в полицию, двадцать пополнили отряды повстанцев. Молодые и старые, в слепой ярости, жгли польские села, вырезали еврейские семьи, стреляли из-за угла в советских партизан, отказывали в куске хлеба бежавшим из плена красноармейцам и, как правило, тут же сдавали их полицаям.
С изгнанием немцев никто из хуторян не пошел служить в Советскую армию. Здоровые парни сделались «малолетками», «инвалидами», «недоумками». Мужчины средних лет отрастили бороды и представлялись негодными для какой-либо работы из-за хворей стариками.
Доказывать было трудно – документов не было: церковные книги сожжены, в регистрационные журналы Сельского совета жители записывались, как кому вздумается.
Внешняя сторона их жизни выглядела безупречно. Сюда не нужно было направлять уполномоченных по контролю над обязательными поставками и уплатой сельхозналога – дела обстояли блестяще. Семидубцы умели держать марку. Все выполняли первыми – без напоминаний, но для разговоров с ними было трудно найти общий язык. Говорить они с чужаками не любили. Двор с двором переплелся родственными узами.
Доходило до смешного: спросишь сивого или безусого хуторянина: скажите, кто проживает в этом доме? – посмотрит исподлобья хитрыми, мигающими глазками и процедит сквозь зубы: а бис (