Французские профессора-иезуиты некоторое время тоже продолжали работать, потому что университет им ничего не платил - они жили за счет ордена, хотя судьба их уже была предопределена, так как они не знали китайского языка. Да и меня оставили еще на два года, только потому, что я преподавал на пятом и третьем курсах, то есть студентам, знавшим французский язык, однако в июне 1952 года университет полностью перешел на китайский язык, которого я совсем не знал, и моя преподавательская деятельность на этом закончилась.
Приход Мао Цзэдуна в Шанхай резко отразился и на китайской профессуре. У нас был блестящий профессор-китаец, окончивший парижский университет. Он был богат и приезжал на лекции в новой американской машине с шофером. И вдруг, хотя еще никакие меры против китайской интеллигенции не предпринимались, этот профессор появился в университете - пришел пешком - в синей простой китайской одежде (в нее Мао потом обрядил всех китайцев), на плече он нес палочку, на которой висели завернутые в тряпочку книги.
ШАНХАЙ - ГОНКОНГ - МАНИЛА
В английских колониях после трех лет работы было принято отпускать служащих в девятимесячный отпуск. Считалось без всяких на то оснований, что жара вредно действует на печень европейца и следует на девять месяцев съездить в любую страну по выбору служащего. Один русский полицейский пожелал провести свой отпуск в Эфиопии.
Мой черед в фирме «М» из-за войны наступил много позже. Первым уехал Бертон. Это было справедливо и логично, ведь он только что вышел из концлагеря. Когда он вернулся из Австралии, которую выбрал для своего отпуска, я встретил его на набережной и сказал: «Пора неприятностей прошла, сэр. Теперь все будет хорошо». (Работы у нас было много, дела шли хорошо, настроение у всех было приподнятое.) Он мрачно взглянул на меня и ответил: «Хорошо не бывает никогда, а неприятности у нас еще впереди». Он оказался пророком: такого паршивого периода, который мне пришлось пережить, начиная с поездки в Шотландию и до отъезда в Советский Союз в 1954 году, у меня никогда еще не было.
Мой отъезд был назначен на самый конец 1947 года. Я решил ехать на грузопассажирском пароходе «Сити оф Лакнау» водоизмещением восемнадцать тысяч тонн. В 1971 году наш журнал «За рубежом» писал, что этот тип судов начинает исчезать, но в 1947 году это были самые модные суда, на которых путешествовали люди, имевшие много денег и никуда не торопившиеся. Я подходил к этой категории по всем параметрам. Бертон тоже советовал мне плыть именно на этом судне, поскольку сам на таком же плавал в Австралию. Об Австралии он отзывался тепло: там ввели полусухой закон — виски в ресторанах подавали только в чайниках и пили его из чайных чашек. Правда, такие удобства существовали только для тех, кто мог позволить себе ходить по ресторанам, рабочие оказались в значительно более трудном положении. Пивные открывались не раньше шести часов вечера, и люди должны были выстаивать длинные очереди, чтобы выпить кружку пива. Другими впечатлениями об Австралии Бертон не делился, или я запамятовал, о чем он еще рассказывал.